Подражание первой сатире Буало (Бестужев-Марлинский)/Версия 2

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Подражание первой сатире Буало
автор Александр Александрович Бестужев-Марлинский
Источник: az.lib.ru

 А. А. Бестужев-Марлинский

 Подражание первой сатире Буало

 Сатира русских поэтов первой половины XIX в.: Антология
 М., "Советская Россия", 1984. (Школьная б-ка).

 Бегу от вас, бегу, петропольские стены,
 Сокроюсь в мрак лесов, в пещеры отдаленны,
 Куда бы не достиг коварства дикий взор
 Или судей, писцов и сыщиков собор.
 Куда бы ни хвастун, ни лжец не приближался,
 Где б слух ни ябедой, ни лестью не терзался.
 Бегу!.. Я вольности обрел златую нить.
 Пусть здесь живет Дамон,- он здесь умеет жить.
 За деньги счастия нередким став примером,
 Он из-за стойки в год возникнул кавалером.
 Пусть Клит живет, его коммерчески дела
 Французов более нам причинили зла.
 Иль Граблев, коего бесчинства всем знакомы,
 Ивана Каина могли б умножить томы.
 Иль доблестный одной дебелостью Нарцисс
 Пускай меняет здесь сиятельных Лаис.
 Пусть к пагубе людей с друзьями записными
 Понт счастье пригвоздил за картами своими.
 Пусть Грей, любя одни российские рубли,
 Катоном рядится отеческой земли
 И с четками в руках твердит: "Чтоб жить безбедно,
 Нам щит - невежество, нам просвещенье вредно".
 Таким людям житье в продажной стороне.
 Но мне здесь жить? К чему? И что здесь делать мне?
 Могу ль обманывать? Могу ли притворяться?
 Нет! Чтоб возвыситься - постыдно пресмыкаться!
 Свободен мыслию, хоть скованный судьбой,
 Не променяюсь я за выгоды душой.
 Не захочу, на крест иль чин имея виды,
 Смывать забвением вельможные обиды
 Иль продавать назло и вкусу, и ушам
 Тому, кто боле даст, стиховный фимиам!
 Служить любовникам не ведаю искусства
 И знатных услаждать изношенные чувства;
 Я продаю товар, каков он есть, лицом:
 Осла ослом зову, Бибриса - подлецом.
 За то гоним, презрен, забыт в несчастной доле,
 Богат лишь бедностью, скитаюсь в Петроноле.
 "Скажи, к чему теперь,- я слышу, говорят,-
 Слинявшей мудрости цинический наряд?
 Сей добродетели Обуховской больницы
 Давно в помине нет у жителей столицы.
 Высокомерие здесь - титул богачам,
 А гибкость, рабство, лесть приличны беднякам.
 Сим только способом бессребренны поэты
 Исправить могут зло их мачехи-планеты".
 Так! В наш железный век Фортуна-чародей
 Творит директоров из глупых писарей.
 Злорада, например, на смех, на диво свету
 С запяток в пышную перенесла карету
 И, золотым шитьем сменивши галуны,
 Ввела и в честь, и в знать умильностью жены.
 Теперь он, пагубным гордясь законов знаньем.
 Упитан грабленным соседей достояньем,
 С сверкающих колес стихиею своей
 Из милости грязнит достойнейших людей.
 Меж тем как Персии наш пешком повсюду рыщет
 И обонянием чужих обедов ищет;
 И, рад или не рад, нуждою предведом,
 По дыму трубному спешит из дому в дом.
 Конечно, росский Тит, в наградах справедливый,
 Вплетая в лавр побед дельфийские оливы,
 Гордыню разгромив, в Европе бедных муз
 Рукою благости освободил от уз.
 Меч превращается в Эрмиев жезл крылатый.
 Наш Август царствует,- но где же Меценаты?
 Опорой слабого кто обречется быть?
 Притом возможно ли дорогу проложить
 Сквозь тысячи певцов, искателей голодных,
 Стихосплетателей похвал простонародных,
 На коих без заслуг струится дождь щедрот:
 Шмели у пчел всегда их расхищают сот.
 Престанем же наград лелеять ожиданье,-
 Без покровителей что значит дарованье?
 Ужель не видим мы Боянов наших дней,
 Влачащих жизнь свою без денег, без друзей,
 Весной без обуви, а в зиму без шинели,
 Бледнее схимников в конце страстной недели.
 И получающих в награду всех трудов
 Насмешки, куплены ценою их стихов,
 На коих потеряв здоровье и именье,
 Лишь в смерти зрят себе от бедности спасенье?
 Иль, за долги в тюрьме простершись на досках,
 Без хлеба в жизни сей, бессмертья ждут в веках.
 На авторов давно прошла у знатных мода,
 И лучший здесь поэт, честь века и народа.
 Вовек не будет чтим с шутами наравне.
 "Ступай в подьячие, там счастье",- шепчут мне.
 Неужли должен я, наскучив Аполлоном,
 Как прежде рифмами,- теперь играть законом
 И локтем обметать чернильные столы?
 Как? Чтобы я, сменив корысть на похвалы,
 В дедале крючкотворств бессмысленных блуждая
 И звонам золота невинность заглушая.
 Для сильных стал весы Фемиды уклонять,
 По правде белое - но форме черным звать?
 И в справках вековых, в сношениях напрасных
 Бесстыдно волочить просителей несчастных?
 Скорей, чем эта мысль мне в голову придет,
 В июне месяце Неву покроет лед.
 Скорей луна светить в подлунную престанет,
 Вралев писать стихи, злословить Клит устанет,
 И Трусова скорей увидят храбрецом.
 Чем я решусь сидеть и палатах за столом.
 Почто же медлить здесь? Оставим град развратный.
 Не добродетелью - лишь зданиями знатный.
 Где дерзостный порок деяний всех вождем,
 Заслуги с счастием нейдут одним путем,
 Коварство кроется в куреньях тонкой лести,
 Где должно почести купить ценою чести,
 Где под личиною закона изувер
 В почтеньи, истину скрывая тьмой химер,
 Где гнусные ханжи и набожны пролесты
 Ниноны дух таят под покрывалом Весты,
 Где роскоши одной не прегражден успех,
 Науки ж, знание в презрении у всех
 И где к их пагубе взнесли чело строптиво
 Искусства: красть умно и угнетать учтиво,
 Где беззаконно все - и мне велят молчать!
 Но можно ли с душой холодной ободрять
 Столичных жителей испорченные нравы?
 И кто в улику им, путь указуя правый,
 Не изольет свой гнев в бесхитростных стихах?
 Нет! Чтоб сатирою вливать в порочных страх.
 Не нужно кротких муз ждать вдохновенья с неба,-
 Гнев справедливости, конечно, стоит Феба.
 "Потише,- вопиют,- вотще и остроты,
 И град блестящих слов пред ними сыплешь ты.
 Взойди на кафедру, шуми с профессорами
 И стены усыпляй моральными речами.
 Там - худо ль, хорошо ль - все можно говорить".
 Так, мня грехи свои насмешками прикрыть,
 Смеются многие над правдою и мною,
 И, с ложным мужеством под ранней сединою,
 Чтоб в бога веровать, ждут лихорадки в дом,
 Но бледны, трепетны, внимая дальний гром,
 Скучают небесам безверными мольбами.
 А в ясны дни, смеясь над бедными людями,
 "Терпите,- думают,- лишь было б нам легко:
 Далеко до царя, до бога высоко!"
 Но я, уверен быв, что для самой Фортуны
 Хоть дремлют, но не спят каратели-перуны,
 От развращения спешу себя спасти.
 Роскошный Вавилон, в последнее: прости!

 1819

 ПРИМЕЧАНИЯ

 АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЕСТУЖЕВ-МАРЛИНСКИЙ (1797-1837)

 Писатель-декабрист, поэт, критик и прозаик. Основатель собственного
романтического направления в прозе, осужденного впоследствии поборниками
реализма. Родился в Петербурге. Бестужевых было четыре брата - все участники
декабрьского восстания 1825 года (последний из них, Петр, пострадал, как
"брат своих братьев", по его выражению). Служил возле Петергофа в местечке
Марли (отсюда Марлинский) в драгунском полку. Вместе с Рылеевым в 1823-1825
годах издавал альманах "Полярная звезда". Был принят в Северное общество
Рылеевым в 1824 году и развернул агитационную деятельность. После восстания
был приговорен к каторжным работам на 20 лет. Вскоре срок был сокращен до
15. Жил на поселении в Якутске. Оттуда был переведен солдатом на Кавказ в
действующую армию; был убит в одной из стычек с горцами.

 Подражание первой сатире Буало. Дельфийские оливы - иносказательно:
мир, способствующий расцвету искусств. Эрмий - Гермес (греч. миф.), бог
торговли, вестник богов. Дедал - лабиринт. Ниноны дух - от Нинон де Ланкло
(1615-1705), француженки, хозяйки литературного салона. Веста (рим. миф.) -
богиня целомудрия. Астрея (рим. миф.) - богиня справедливости. Левый -
римский поэт (1 в. до н. э.).