Это одна изъ самыхъ характерныхъ поэмъ и по стилю, и по содержанію. Здѣсь, собственно, связано нѣсколько обломковъ несомнѣнно народныхъ эпико-лирическихъ кантиленъ, но также и несомнѣнно потерпѣвшихъ сильно отъ литературной обработки. Начинается поэма очень красивой и сильной картиной заката солнца и прилива: волны приходятъ взглянуть на заснувшее солнце на западѣ, онѣ поднимаютъ свои дрожащія головы, онѣ видятъ его и убѣгаютъ въ страхѣ. Затѣмъ описывается пиръ у Фингала, и на пиру бардъ и женщина въ лицахъ изображаютъ романтическую полную лиризма повѣсть о Винвелѣ и Сильрикѣ, имена которыхъ не кельтскаго происхожденія и указываютъ, что барды черпали матеріалъ своихъ пѣсенъ не только изъ родныхъ преданій. Послѣ пира Фингалъ поднялъ паруса и поплылъ на освобожденіе Каррикъ-Туры, вѣроятно, Туры или Тары, и вотъ здѣсь описывается очень странный поединокъ бога Лоды съ Фингаломъ, въ которомъ побѣдителемъ является послѣдній. Что это за богъ Лода, достаточно не выяснено; онъ не похожъ на кельтскаго Брана и не есть скандинавскій Одинъ, во всякомъ случаѣ, хотя Кэмпбелль и порывается признать его за такового. Поэма кончается пиромъ, разсказами героевъ и новыми вставками, не относящимися къ дѣлу. Вообще, мы различаемъ здѣсь три, если не четыре обломка различныхъ сказаній, соединенныхъ вмѣстѣ довольно примитивнымъ образомъ. Стиль очень характеренъ и строго выдержанъ, почему я и склонна предположить, что сводъ этотъ сдѣланъ давно и лучшимъ знатокомъ чѣмъ Макферсонъ, хотя весьма вѣроятно, что литературная обработка и принадлежитъ послѣднему.
КАРРИКЪ—ТУРА.
Покинулъ-ли ты твой голубой путь, золотоволосый сынъ неба[1]? Западъ открылъ свои ворота, тамъ ложе твоего отдыха. Волны приходятъ взглянуть на твою красоту, онѣ поднимаютъ свои дрожащія головы, онѣ видятъ тебя въ твоемъ снѣ и убѣгаютъ прочь въ страхѣ. Отдыхай въ твоей тѣнистой пещерѣ, солнце, и вернись въ радости. Но пусть появятся тысячи лучей по звуку арфъ Сельмы, пусть свѣтъ распространяется въ залѣ: король раковинъ вернулся. Война Каруна миновала, какъ звукъ, который уже замолкъ. Пой пѣсню, бардъ: король вернулся со славой. Таковы были слова Уллина, когда Фингалъ вернулся изъ битвы, когда онъ вернулся въ сіяющей красотѣ молодости, въ своихъ густыхъ кудряхъ. Голубое оружіе[2] было на героѣ, какъ блестящее облако на солнцѣ, когда оно несется въ своей туманной одеждѣ и показываетъ только половину своихъ лучей. Его герои слѣдовали за королемъ. Пиръ раковинъ готовъ, Фингалъ обращается къ своимъ бардамъ и проситъ запѣтъ пѣсню.
«Голосъ звучной Коны», онъ сказалъ, «о барды «былыхъ временъ!»[3]. Вы, въ чьихъ думахъ возстаютъ голубыя войска[4] нашихъ отцовъ, играйте на арфѣ въ моемъ жилищѣ и дайте мнѣ послушать пѣсню. Пріятна радость горя, она подобна вѣтру весны, когда онъ нѣжно качаетъ вѣтви дуба, и листы поднимаютъ свои зеленыя головы. Пойте, барды; завтра мы поднимемъ парусъ: мой голубой путь[5] лежитъ по океану къ стѣнамъ Каррикъ-Туры. Мшистыя стѣны Старна были жилищемъ Комала, тамъ благородный Катхулла давалъ пиры раковинъ. Вепри ихъ лѣсовъ были многочисленны, и часто звучалъ охотничій призывъ!»
«Кроннанъ[6], сынъ пѣсни», сказалъ Уллинъ, «граціозная Минона[7] надъ арфой, передай повѣсть Сильрика для удовольствія короля Морвена. Пусть Винвела придетъ въ своей красотѣ, какъ радуга, когда она показываетъ свою милую голову въ озерѣ и блеститъ заходящее солнце. Она идетъ, Фингалъ, ея голосъ нѣженъ, хотя в печаленъ.»
Винвела. Мой милый сынъ холма. Онъ преслѣдуетъ безрогаго оленя, его сѣрыя собаки[8] бѣгутъ вокругь него, тетива его лука звенитъ отъ вѣтра. Отдыхаешь-ли ты у источника скалы или у шумящаго горнаго потока? Камышъ колышется по вѣтру, туманъ несется надъ холмомъ. Я подойду къ моему милому невидимо, я хочу видѣть его со скалы. Милый, я увидала тебя первый разъ у стараго дуба Бранна[9]; ты вернулся тогда съ охоты, красивѣйшій среди твоихъ друзей.
Сильрикъ. Чей голосъ слышу я, голосъ, подобный лѣтнему вѣтру? Я не сижу у колышащагося тростника, я не слушаю потока на скалѣ. Далеко, Винвела[10], далеко ушелъ я въ войну Фингала. Мои собаки не сопровождаютъ меня, никогда больше не взойду я на холмъ. Нe увижу я болѣе съ высоты неба милую у потока равнины, прекрасную, какъ радуга неба, какъ луна на западной волнѣ.
Винвела. Такъ ты меня покинулъ, Сильрикъ? Я одинока на холмѣ. Олени видны на вершинѣ, они пасутся безъ страха, не пугаясь больше ни вѣтра, ни шелестящаго дерева. Охотникъ ушелъ далеко, онъ на полѣ могилъ. «Чужестранцы, дѣти волнъ[11]», берегите моего милаго Сильрика.
Сильрикъ. Если я долженъ пасть въ полѣ, воздвигни высоко мою могилу, Винвела. Сѣрые камни и груда земли отмѣтятъ меня будущимъ временамъ. Охотникъ, сѣвъ у насыпи, вынетъ пищу въ полденъ и скажетъ: «Какіе-нибудь воины отдыхаютъ здѣсь», и моя слава оживетъ въ его хвалѣ. Вспомни меня, Винвела, когда я буду лежать низко въ землѣ.
Винвела. Да, я вспомню тебя! Мой милый Сильрикъ падетъ! Что буду я дѣлать, мой милый, когда ты уйдешь навсегда? Черезъ эти холмы я пойду въ полдень, я пойду черезъ безмолвную вершину. Тамъ увижу я мѣсто твоего отдыха, когда возвращался ты съ охоты. Увы, мой Сильрикъ падетъ, но я буду помнить Сильрика.
«И я помню вождя», сказалъ король лѣсистаго Морвена. «Ярость его жгла битву. Но теперь мои глаза не видятъ его болѣе. Я встрѣтилъ его однажды на холму, его щеки были блѣдны, его чело мрачно, вздохи его были часты, шаги его направлялись въ пустыню. Теперь его нѣть въ толпѣ моихъ вождей, теперь, когда слышенъ звукъ моихъ щитовъ, онъ не являетбя съ другими; или лежитъ онъ въ тѣсномъ жилищѣ[12], вождь высокой Карморы[13]?» «Кроннанъ», сказалъ Уллинъ «былыхь временъ», «спой пѣсню Сильрика, когда вернулся онъ къ своимъ холмамъ, a Винвелы уже не было больше. Онъ нагнулся къ ея сѣрому мшистому камню, онъ думалъ, что Винвела жива: онъ видѣлъ, какъ она красиво шла по равнинѣ, но ея блестящій образъ скоро исчезъ[14] — солнечный лучъ скрылся съ поля, и ея стало не видно. Выслушай пѣснь о Сильрикѣ; она нѣжна, но печальна».
«Я сижу у мшистаго источника, на вершинѣ холма вѣтровъ; одинокое дерево шелеститъ надо мною, темныя волны катятся надъ верескомъ. Внизу взволнованное озеро, олень спускается съ холма, но не видно охотника въ отдаленіи. Полдень, но все безмолвно. Печальны мои одинокія мысли, но ты являешься, о моя милая, моя странница, ты являешься надъ верескомъ, твои волосы развѣваются по вѣтру за тобой, твоя грудь колеблется отъ вздоховъ, твои глаза полны слезъ о твоихъ друзьяхъ, которыхъ скрылъ туманъ холма. Тебя хотѣлъ-бы утѣшить я, моя милая, и доставить въ домъ твоего отца. Но она-ли это явилась, подобная лучу свѣта на верескѣ, прекрасная какъ луна осенью, какъ солнце въ лѣтнюю бурю? Черезъ скалы, черезъ горы идетъ ко мнѣ дѣва; она говоритъ, но какъ слабъ ея голосъ, точно вѣтеръ въ тростникѣ озера! «Возвращаешься-ли ты невредимымъ съ войны? Гдѣ твои друзья, мой милый? Я слышала о твоей смерти на холму, я слышала и оплакивала тебя, Сильрикъ!» — «Да, моя красавица, я вернулся, но одинъ изъ моего рода, ты не увидишь ихъ болѣе: я воздвигнулъ ихъ могилы на равнинѣ. Но зачѣмъ ты на пустынномъ холму? зачѣмъ одна ты въ верескѣ?»
«Одна я, о Сильрикъ, одна я въ темномъ жилищѣ отъ горя о тебѣ. Погибла я, о Сильрикъ, и лежу, блѣдная, въ могилѣ.» Она полетѣла, она понеслась прочь, какъ туманъ передъ вѣтромъ. «Отчего ты не остановишься, Винвела? Остановись и посмотри на мои слезы. Прекрасною ты являешься, Винвела, прекрасна ты была, когда жила. У мшистаго источника буду я сидѣть на вершннѣ холна вѣтровъ, когда полдень безмолвенъ вокругъ меня. O, говори со мной, Винвела, приди на блестящихъ крыльяхъ вѣтра, на вѣтрѣ пустыни приди. Дай мнѣ услышать твой голосъ, когда ты проносишься въ безмолвный полдень».
Такова была пѣснь Кроннана въ ночь веселья Сельмы. Но утро занялось на востокѣ, голубыя воды освѣтились. Фингалъ просилъ поднять паруса. Вѣтры съ ревомъ подули съ холмовъ, появились въ виду Инистора мшистыя башни Каррикъ-Туры. Но на вершинѣ ихъ былъ знакъ гибели, сквозъ дымъ виднѣлись языки сигнальнаго огня[15]. Король Морвена ударилъ себя въ грудь. Онъ сразу схватилъ копье, его омраченное чело наклонилось впередъ къ берегу. Онъ оглядывается на медленные вѣтры, его волосы въ безпорядкѣ на его спинѣ. Молчаніе короля было ужасно.
Ночь сошла на море. Заливъ Роты принялъ корабль. Скалы наклонились надъ берегомъ со своими звучными лѣсами. На вершинѣ кругъ Лоды, мшистый каменъ власти[16]; узкая равнина простирается подъ ней, покрытая травой и старыми деревьями, сорванными полночными вѣтрами въ ихъ ярости съ утесистой скалы; тамъ бѣжитъ голубой потокъ, одинокій вѣтеръ океана гонить бороду волчеца, пламя трехъ дубовъ подымается, пиръ готовъ вокругь, но душа короля печальна отъ грозящей опасности вождю Каррикъ-Туры.
Блѣдная, холодная луна встастъ на востокѣ. Сонъ сходитъ на юношей, ихъ голубые шлемы[17] блестятъ при свѣтѣ, угасающій огонь потухаетъ. Но сонъ не сошелъ на короля: онъ всталъ среди своего оружія и медленно взошелъ на холмъ взглянуть на пламя башни Старна. Огонь былъ тусклъ и далекъ, луна скрывала свой красный обликъ на востокѣ, вѣтеръ дулъ съ горъ и несъ на своихъ крыльяхъ духа Лоды. Онъ, мрачный, шелъ на свое мѣсто, и потрясалъ своимъ ужаснымъ копьемъ[18]. Его глаза блестѣли на его темномъ лицѣ, какъ огни, его голосъ былъ, какъ далекій громъ. Фингалъ направилъ свое копье впередъ во мракъ ночи и громко закричалъ (поднялъ высоко свой голосъ):
«Сынъ ночи, уходи, зови вѣтры и улетай. Зачѣмъ приходишь при мнѣ съ твоимъ туманнымъ оружіемъ? Испугаюсь-ли твоего ужаснаго образа, духъ мрачной Лоды? Слабъ твой щитъ изъ облаковъ, слабъ этотъ метеоръ — твой мечъ. Подуетъ вѣтеръ — и ты исчезъ. Бѣги отъ меня, сынъ ночи, зови вѣтры и улетай!»
«Ты гонишь меня съ моего мѣста», вовразилъ глухой голосъ. «Народы поклоняются мнѣ[19]; я обращаю битву въ поле храбрыхъ: я только взгляну на народы, и они исчезаютъ; изъ моихъ кудрей несется вѣтеръ смерти[20]; я ношусь на вѣтрахъ, впереди меня бури. Но мое жилище спокойно надъ облаками, милы поля моего отдыха».
«Живи же въ твоихъ милыхъ поляхъ», сказалъ король, «забудь сына Кумгала, развѣ я прихожу съ моихъ холмовъ въ твои мирныя равнины? Встрѣчаю ли я тебя съ копьемъ на твоемъ облакѣ, духъ мрачной Лоды? Такъ зачѣмъ-же ты хмуришься, глядя на меня? Зачѣмъ потрясаешь ты воздушнымъ копьемъ? Ты хмуришься напрасно: я никогда не бѣжалъ отъ могучаго въ битвѣ. Развѣ сыны вѣтра могутъ напугать короля Морвена? Нѣтъ, онъ знаетъ слабость ихъ рукъ».
«Бѣги въ свою страну», возразилъ духъ, «бери вѣтеръ и бѣги. Я держу вѣтры въ моей горсти, я направляю бурю. Король Соры мой сынъ, онъ преклоняется передъ камнемъ моей власти, онъ окружилъ битвой Каррикъ-Туру и онъ побѣдитъ. Бѣги въ свою страну, сынъ Кумгала, или испытаешь пламя моего гнѣва».
Онъ высоко поднялъ свое туманное копье. Онъ наклонилъ впередъ свой смертоносный образъ. Фингалъ, приближаясь, вынулъ свой мечъ, клинокъ смуглаго Луна[21]. Блестящій путь стали, извиваясь, раздѣлилъ ужаснаго духа. Образъ исчезъ, расплываясь въ воздухѣ, какъ столбъ дыма, разбитый палкой мальчика, когда онъ поднимается изъ полуугасшаго горна. Духъ Лоды вскрикнулъ, свертываясь и уносясь по вѣтру. Инисторъ вздрогнулъ отъ этого звука. Волны услыхали его въ своей глубинѣ и остановились отъ страха. Друзья Фингала вдругь вскочили и схватили свои длинныя копья: они хватились короля, и тревожно зазвенѣло ихъ оружіе.
Луна встала на востокѣ. Фингалъ вернулся въ блескѣ своей силы. Радость его юношей была велика, ихъ души успокоились, какъ море послѣ бури. Уллинъ запѣлъ пѣснь радости, холмы Инистора веселились, пламя дуба поднялось высоко и начались разсказы героевъ.
Но Фротхалъ, гнѣвный король Соры, сидитъ печально у дерева. Войско его окружаетъ Каррикъ-Туру. Онъ съ гнѣвомъ смотритъ на стѣны, онъ жаждетъ крови Катхулла, который однажды осилилъ его въ битвѣ. Когда царствовалъ въ Сорѣ Анниръ[22], отецъ рожденнаго въ морѣ Фротхала, буря поднялась на морѣ и принесла Фротхала къ Инистору. Три дня онъ пировалъ въ залахъ Сарна и увидалъ темные глаза Комалы. Онъ полюбилъ ее пламенемъ юности и напалъ, чтобы овладѣть рукой дѣвушки. Катхуллъ встрѣтилъ вождя. Ужасная битва началась. Фротхалъ былъ связанъ во дворцѣ, три дня онъ томился одиноко; на четвертый Сарно послалъ его на его корабль, и онъ вернулся въ свою страну.
Но гнѣвъ на благороднаго Катхулла омрачалъ его душу. Когда воздвиглись камни славы Аннира[23], Фротхалъ пришелъ во всей своей силѣ. Битва возгорѣлась вокругъ Каррикъ-Туры и мшистыхъ стѣвъ Сарна.
Утро занялось надъ Инисторомъ. Фротхалъ ударилъ въ свой темный щитъ. Его вожди вздрогнули при этомъ звукѣ. Они встали, но ихъ глаза обратились къ морю. Они увидали Фингала, идущаго во всемъ своемъ блескѣ, и первый заговорилъ благородный Тубаръ. «Кто идетъ, какъ олень пустыни со всѣмъ своимъ стадомъ? Фротхалъ, это врагъ! Я вижу его наклоненное впередъ копье. Можетъ быть, это король Морвена, Фингалъ, первый изъ людей. Его дѣла хорошо извѣстны въ Лохлинѣ; кровь его враговъ въ залахъ Старна. Долженъ-ли я просить у него мира королей? Его мечъ — стрѣла неба[24]. «Сынъ слабой руки», сказалъ Фротхалъ, «неужели дни мои промчатся въ облакѣ? Неужели я сдамся, не побѣдивъ, вождь богатой потоками Торы? Тогда народъ въ Сорѣ сказалъ-бы: „Фротхалъ бѣжалъ, какъ метеоръ, мракъ встрѣталъ его, и нѣтъ болѣе его славы“. Нѣтъ, Тубаръ, я никогда не сдамся, моя слава окружаетъ меня, какъ свѣтъ. Нѣтъ, я никогда не сдамся, вождь богатой потоками Торы!»
Онъ пошелъ впередъ съ потокомъ своего народа, но они встрѣтили скалу. Фингалъ стоялъ неподвижно. Разбитой толпой они отхлынули отъ него, но ихъ бѣгство было не благополучно: копье короля преслѣдовало ихъ шаги. Поле покрылось героями; поднимающійся холмъ спасъ врага.
Фротхалъ смотрѣлъ на бѣгство, въ груди его закипѣла ярость, онъ взглявулъ внизъ и позвалъ благороднаго Тубара. «Тубаръ, мой народъ бѣжалъ, моя слава перестала рости. Я буду биться съ королемъ, я чувствую, что душа моя горитъ. Пошли барда просить битвы, не противорѣчь словамъ Фротхала! Но, Тубаръ, я люблю дѣвушку; она живетъ у потока Таны, бѣлогрудая дочь Хермана, Ута съ нѣжными глазами. Она боялась убитаго Комала и тайно вздыхала, когда я распустилъ свой паруса. Скажи Утѣ „арфъ“, что я люблю ее».
Таковы были его слова, когда онъ рѣшился биться съ Фингаломъ. Нѣжный вздохъ Уты сопровождалъ его и былъ близокъ: она послѣдовала за своимъ героемъ въ доспѣхахъ мужчины. Она украдкой смотрѣла на юношу изъ-подъ покрывавшей ее стали. Она видѣла уходящаго барда, и копье трижды падало изъ ея рукв. Ея распущенные волосы развѣвались по вѣтру, ея бѣлая грудь подымалась отъ вздоховъ. Она подвяла свои глаза на короля, три раза собиралась она заговорить и не могла: голосъ измѣнялъ ей. Фингалъ выслушалъ слова барда и пришелъ въ своемъ стальномъ оружіи. Они скрестили свои смертоносныя копья и подняли свои блестящіе мечи; мечъ Фингала опустился и разсѣкъ пополамъ щитъ Фротхала. Его прекрасное тѣло открылось; полусклонившись, онъ предвидитъ свою смерть. Душа Уты омрачилась, слеза скатилась по ея щекѣ, она кинулась прикрыть вождя своимъ щитомъ, но путь ея былъ прегражденъ упавшимъ дубомъ. Ея щитъ и шлемъ откатились. Ея бѣлая грудь подымается отъ вздоховъ, ея темнорусые волосы разсыпались по землѣ. Фингалъ пожалѣлъ бѣлорукую дѣвушку: онъ удержалъ поднятый мечъ! Слеза стояла въ глазахъ короля, когда, нагнувшись впередъ, онъ сказалъ: «Король богатой потоками Соры! не страшись меча Фингала: онъ никогда не былъ обагренъ кровью побѣжденныхъ, онъ никогда не пронзалъ павшаго врага. Пусть твой народъ благоденствуетъ у своихъ родныхъ потоковъ! Пусть дѣвы твоей любви будутъ довольны. Зачѣмъ гибнуть тебѣ въ юности, вождь многоводной Соры?» Фротхалъ услышалъ слова Фингала и увидѣлъ поднявшуюся дѣвушку: они стояли молча во всей своей красѣ, какъ два молодыхъ дерева долины, когда весенній дождъ еще не высохъ на ихъ листъяхъ, а громкій вѣтеръ уже утихъ[25]. «Дочь Хермана[26]», сказалъ Фротхалъ, неужели пришла ты съ потоковъ Торы, чтобы видѣть своего воина побѣжденнымъ. Но онъ былъ побѣжденъ могучимъ, дѣвушка съ темными глазами. Слабый не побѣждалъ сына Аннира, рожденнаго на колесницѣ. Ужасенъ ты, король Морвена, въ битвѣ копій, но во время мира ты какъ солнце, когда оно свѣтитъ сквозь безмолвный ливень; цвѣты поднимаютъ кь нему свои красивыя головы, и легкій вѣтеръ колеблетъ своими звучными крыльями. О, если бы ты былъ въ Сорѣ, если бы ты принялъ тамъ мой пиръ, будущіе короли Соры увидали-бы твое оружіе и порадовались-бы славѣ своихъ отцовъ, видѣвшихъ могучаго Фингала.»
«Сынъ Аннира», возразилъ король, «слава племени Соры будетъ извѣстна. Пѣсни возникаютъ, когда вожди сильны въ битвѣ, но если ихъ мечи заносятся надъ слабыми, если кровь слабыхъ обагряетъ ихъ оружіе, бардъ забудетъ о нихъ въ своей пѣснѣ, и могилы ихъ оставутся неизвѣстными. Чужестранецъ придетъ и построитъ здѣсь домъ и снесетъ насыпанную землю; полуистлѣвшій мечъ поднимется тогда и, накловившись надъ нимъ, чужестранецъ скажетъ: «Это оружіе вождей былыхъ временъ, но именъ ихъ нѣтъ въ пѣснѣ». Приди, Фротхалъ, на пиръ въ Инистору, приведи туда и дѣвушку твоей любви, пусть ваши лица заблестятъ радостью».
Фингалъ взялъ свое копье. Ворота Каррикъ-Туры открыты широко. Пиръ раковинъ готовъ. Раздался нѣжный голосъ музыки. Радостью блисталъ залъ. Слышенъ былъ голосъ Уллина, арфа Сельмы звучала. Ута радовалась его присутствію и просила спѣть пѣсню горя; крупная слеза повисла на ея рѣсницѣ, когда заговорила нѣжная Кримора[27], Кримора, дочь Ринвала, жившаго у ревущаго потока Лоты[28]. Разсказъ былъ длиненъ, но милъ и нравился стыдливой Утѣ.
Кримора. Кто спускается съ холма, подобный облаку, озаренному лучемъ запада? Чей голосъ громкій, какъ вѣтеръ, и пріятный, какъ арфа Карилля[29], слышу я? Это идетъ мой милый въ свѣтлой стали, но печально его мрачное чело. Живъ-ли еще могучій родъ Фингала? или другое горе омрачаетъ душу Коннала[30]?
Конналъ. Они живы, они возвращаются съ охоты, какъ потокъ свѣта; солнце освѣщаетъ ихъ щиты; какъ столбъ огня, сходятъ они съ холма. Громокъ голосъ юности, но война, моя милая, близка! Завтра смертоносный Дарго придетъ испробовать силу нашего племени; онъ пренебрегаетъ родомъ Фингала, родомъ битвъ и ранъ.
Кримора. Конналъ, я видѣла его паруса, какъ сѣрый туманъ на темной волнѣ. Они медленно подвигаются къ землѣ. Конналъ, многочисленны воины Дарго.
Конналъ. Принеси мнѣ щитъ отцовъ, горбатый, желѣзный щитъ Ринвала, щитъ, подобный полной лунѣ, когда она, темная, движется по небу.
Кримора. Я принесу тебѣ щитъ, Конналъ, но онъ не защитилъ моего отца, павшаго отъ копья Гормара; и ты можешь пасть, Конналъ.
Конналъ. Меня могутъ убить! Но, Кримора, воздвигни мою могилу. Сѣрые камни и холмъ земли сохранятъ мое имя будущимъ временамъ. Взгляни и ты своими прекрасными глазами на мою могилу, ударивши себя въ горество вздыхающую грудь. Хоть ты и прекрасна, какъ свѣтъ, но я не хочу оставаться здѣсь, когда друзья пойдутъ въ битву. Воздвигни мою могилу, Кримора, если я долженъ пасть.
Кримора. Такъ дай мнѣ сверкающее оружіе, этотъ мечъ и копье изъ стали. Навстрѣчу Дарго пойду я съ Конналомъ и буду помогать ему въ битвѣ. Прощайте, скалы Ардвена дорогія! и вы, гордые потоки! Мы болѣе не вернемся. Наши могилы далеко отсюда.
«Развѣ они не вернулись?» спросила Ута, вздыхая. «Развѣ палъ могучій въ битвѣ, а Кримора осталась жива? Бродила-ли она одиноко съ печальной тоской по Конналу? Развѣ не былъ онъ юнъ и милъ, какъ лучъ заходящаго солнца?» Уллинъ видѣлъ слезы дѣвушки, онъ взялъ нѣжно-дрожащую арфу; пѣснь его была мила, но печальна, и молчаніе было въ Каррикъ-Турѣ.
«Осень мрачна на горахъ: сѣрый туманъ садится на вершины, вихрь слышится въ верескѣ. Мрачно катится рѣка черезъ узкую долину. Дерево стояло одиноко на холму и отмѣчало покоющагося Коннала, вѣтеръ кружилъ листья и покрывалъ ими могилу. Иногда виднѣются здѣсь тѣни умершихъ, когда задумчивый охотникъ одиноко и медленно проходитъ черезъ верескъ. Кто можетъ указать родоначальника твоего племени и пересчитать твоихъ отцовъ, Конналъ! Твой родъ выросъ, какъ дубъ на горѣ, встрѣчающій вѣтеръ своей гордой вершиной. Но теперь онъ вырванъ изъ земли. Кто займетъ твое мѣсто, Конналъ? Здѣсь звенѣло оружіе, здѣсь слышались стоны умерающихъ. Кровавы были битвы Фингала! Здѣсь палъ и ты, Конналъ. Твоя рука была какъ буря, твой мечъ — лучъ неба, твой ростъ — какъ скала на равнинѣ, твои глаза — пламенный горнъ. Громче бури былъ твой голосъ въ битвахъ стали. Воины падали отъ твоего меча, какъ камышъ отъ палки мальчика. Могучій Дарго пришелъ, темнѣя отъ гнѣва. Его глаза какъ двѣ пещеры въ скалѣ. Блестя поднялись мечи съ обѣихъ сторонъ, громокъ былъ звонъ ихъ стали. Въ вооруженіи мужчины прекрасная Кримора, дочь Ринвала, была близко; ея желтые волосы[31] распущены по спинѣ, ея лукъ въ рукѣ. Она послѣдовала въ битву за юношей, за своимъ милымъ Конналомъ. Она пустила стрѣлу въ Дарго, но стрѣла ошибкой попала въ Коннала! Онъ падаеть, какъ дубъ въ равнинѣ, какъ обломокъ скалы съ каменистой горы. Что будешь дѣлать ты, несчаствая дѣвушка? Онъ истекаетъ кровью. Ея Конналъ умираетъ. Всю ночь она плачетъ и весь день: «О Конналъ, мой милый, мой другъ!» Оплакавши его она умираетъ отъ горя. Земля скрыла здѣсь на холму милую пару. Трава растетъ между камнями могилы. Я часто сижу въ печальной тѣни, вѣтеръ вздыхаетъ въ травѣ, ихъ память тѣснится въ мою душу. Безмятежно вы теперь спите вмѣстѣ, въ могилѣ на горѣ вы покоитесь одни». «И пусть будетъ тихъ ихъ покой», сказала Ута. — «Несчастныя дѣти богатой потоками Лоты! Я буду вспоминать ихъ со слезами, и, когда вѣтеръ зашумитъ въ лѣсахъ Торы и зареветъ потокъ, моя сокровенная пѣсня зазвучитъ, и они придутъ въ мою душу со своимъ горемъ».
Три дня пировали короли, на четвертый поднялись ихъ бѣлые паруса. Сѣвервый вѣтеръ гналъ Фингала къ лѣсистой странѣ Морвена. Лода сидѣлъ въ своемъ облакѣ за кораблемъ Фротхала. Онъ наклонился впередъ со своими вѣтрами и надувалъ бѣлогрудые паруса. Раны его тѣла не были забыты. Онъ отнынѣ боялся руки короля.
Примѣчанія[править]
- ↑ Солнце.
- ↑ Каждый кланъ имѣлъ свой цвѣтъ щита.
- ↑ Устойчивый эпитетъ.
- ↑ Цвѣтъ одежды клана иногда соотвѣтствовалъ цвѣту щита.
- ↑ Путь по морю.
- ↑ Cronnan — печальный звукъ.
- ↑ Min'ónna — сладкая пѣсня. Вѣроятно, родъ бродячихъ пѣвцовъ, о существованіи которыхъ говоритъ и поэтъ Мак-Нессо (кн. Лейн. 7. а).
- ↑ Собаки всегда съ эпитетомъ «сѣрыя».
- ↑ Старый дубъ Бранна, можетъ быть, бога смерти.
- ↑ Vinvela, собственно, не кельтское имя, можетъ быть соотвѣтствуетъ кельтскому слову Bhén bheul, т. е. женщина съ тонкимъ голосомъ.
- ↑ Скандинавы.
- ↑ Въ могилѣ.
- ↑ Carn-mór — буквально высокій скалистый холмъ.
- ↑ По вѣрованію кельтовъ, духи умершихъ любятъ являться въ уединенныхъ мѣстахъ.
- ↑ Обыковенный способъ объявлять объ опасности.
- ↑ Непонятный намекъ на какой-то культъ.
- ↑ Реторическій эпитетъ Макферсона.
- ↑ Такое же описаніе Лоды мы встрѣчаемъ и въ поэмѣ «Смерть Кухулина».
- ↑ The people bend before me.
- ↑ my nostrils pour the blost of death.
- ↑ Luna въ нѣкоторыхъ сказаніяхъ Lun, оружейникъ временъ феніевъ, о немъ упоминается и въ ирландскихъ сказаніяхъ книги Лейнстера.
- ↑ Annir, отецъ Эррагона, бывшій королемъ Ирландіи послѣ смерти его брата Фротала, — историческое лицо.
- ↑ Т. е. когда умеръ Анниръ.
- ↑ Молнія, двойное сравненіе.
- ↑ Характерное для стиля Макферсона картинное сравненіе.
- ↑ Херманъ — имя прямо германское.
- ↑ Cri-móro — валикая душа.
- ↑ Lotha — древнее имя рѣки на сѣверѣ Шотландіи; въ настоящее время она называется Торса.
- ↑ Carril. Можно предположить, что это не извѣстный по преданіямъ Карриль, сынъ Кинфена, Кухулинова барда, а просто какой нибудь бардъ, отличающійся умѣньемъ сказывать, потому что Cor-ilá — хорошее сказаніе или разсказъ.
- ↑ Connal, сынъ Діарана, однаго изъ сподвижниковъ Фина, онъ былъ убить въ битвѣ противъ Дарго.
- ↑ Желтые волосы — иделъ красоты даже въ современныхъ ирландскихъ пѣсняхъ, см. Chaild'a.