Путешествие в Шпицберген[править]
Путешествие в Шпицберген может быть весьма благодетельно для здоровья, и столь любопытно, что многие захотят ехать туда и в другой раз.
Мы отправились из Лондона в конце марта и пристали в Ларвике, главном городе Шотландских островов, которого богатейший житель старался угостить нас со всеми знаками дружелюбия, и сказал нам, что он самому себе дал слово угощать всех капитанов и лекарей, выходящих на берег. В другом месте это могло бы стоить дорого: ибо в Ларвике пристает множество кораблей, идущих к Шпицбергену; но там гостеприимство не разорительно: купив на шиллинг рыбы, накормишь досыта человек сто. Другие съестные припасы также очень дешевы.
Чем далее плыли мы к северу, тем короче становились ночи, и наконец, близ Северного Мыса, под 72 градусом широты, они совсем исчезли. Тут страшная буря угрожала нам погибелью целые три дня. Корабль наш два раза падал на бок, и мы теряли надежду поднять его; но к счастью ветер переменился. Бури в этих местах так холодны, что невозможно стоять лицом против ветра, если он северный; сила его рвет щеку.
Мы пробирались с величайшей трудностью сквозь ледяные глыбы, сперва круглые (матросы называют их пирогами), а после разнообразные и ужасные своей огромностью, так, что иные бывают сажен в сорок толщиной. Шпицберген открылся нам еще за тридцать миль: невероятная отдаленность, доказывающая его высокое положение! Он кажется издали совершенно золотым, а небо над ним беловатым.
Между 79 и 80 градусом путь заграждается неизмеримостью ледяных, неподвижных громад. Тут ставят корабли на якорь, углубляя его в лед, и ездят на ботах ловить китов. Море в этом месте так гладко, как Темза: ибо лед, которым оно усеяно, не дает ему волноваться.
Тут, в пятидесяти милях от земли, мы не чувствовали такого холода, как в окрестностях Северного Мыса, хотя Шпицберген гораздо ближе к северу. В ясное время воздух так согревался, что блестящие сосульки, подобные украшениям архитектуры на ледяных громадах, таяли и текли ручьями.
В этих уединенных местах всего более поразило нас вечное, глубокое безмолвие, прерываемое глухим шумом, подобным отдаленному грому: он происходит от ледяных глыб, которые, отрываясь, катятся в море и прыгают по свесу гор. На этих высотах растут травы: коклеариа, дикий сельдерей, цикорий, крес-салат — и живут белые медведи, лисицы, козы, лоси, гуси, белые утки с красной головой и желтыми ногами, и так называемая снежная птица, филомела севера.
Доплыв до восьмидесятого градуса, где прежде нас не бывал ни один корабль, мы поворотили к Норт-Банку, чтобы не погибнуть среди ледяных громад, и вошли в Смекренбургскую пристань. Там встретили нас русские мужики, которых нанимают архангелогородские купцы для ловли китов, морских единорогов, лисиц, медведей; для собирания гагачьего пуха и для копчения оленьих языков. Они живут там по целому году. Начальник их подарил нам шесть белых лисьих кож, два черные хлеба и часть копченого мяса. Им не дают жалованья: они получают долю из прибыли.
«Во время долгих здешних ночей (сказал нам русский начальник) никогда не бывает здесь так темно, чтобы нельзя было видеть вблизи, и петербургские зимы холоднее шпицбергенских. Когда поднимется метель, надобно сидеть в землянке; но когда время ясно, мы ходим верст за десять и далее от жилища. При чистом свете луны и чрезвычайном блеске звезд можно читать и писать. Зимой черные киты приходят играть к самому берегу, где мы стреляем их из гаубиц. Ловля наша продолжается до наступления сплошной ночи, которая зачинается в сентябре: тогда все звери уходят отсюда по льду в Новую Землю и Сибирь; птицы также улетают. Мы стреляем белых медведей, лисиц, оленей и морских единорогов, которых зубы посылаются во Францию и в немецкую землю»…
Мы отправились назад в июле и выплыв из ледяной области, всего более обрадовались — ночи и огню, которые были для нас роскошью! Глаза наши не видали темноты около трех месяцев, и свет наскучил нам до крайности. Первая ночь и свеча, зажженная нами в каюте, веселила нас несказанно! — В глубине севера я всегда любовался захождением солнца, которое останавливается на горизонте; кажется чрезмерно великим; утопает, так сказать, в море различных цветов, и через минуту в новом великолепии является. Никакими словами невозможно описать сей чудесной сцены…
Путешествие в Шпицберген: (Из Philosophical Magazine [1799. T.4]) / [По С.Бакстрому; пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч. 3, N 9. — С. 49-54.