Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени
Том третий (Статьи, рецензии, заметки 1935—1939 гг.)
Под редакцией Роберта Хьюза
Berkeley Slavic Specialties
Пушкинский Временник.[править]
Второй выпуск Временника Пушкинской комиссии открывается четырьмя новыми текстами. Здесь находим перебеленный черновик того письма к издателю Сына Отечества, которое до сих пор было известно только по печатному тексту, далее идут поправки Пушкина к тексту Евгения Онегина, сделанные на печатном экземпляре первых шести глав романа, некогда принадлежавшем в. к. Константину Константиновичу; эти поправки отчасти были внесены Пушкиным в позднейшие издания Евгения Онегина, отчасти остались неиспользованными. Среди них имеются весьма любопытные. Так, против 36 строфы четвертой главы Пушкиным написаны два стиха:
Кто эпиграммами, как я,
Стреляет в куликов журнальных.
Эти два стиха должны были стать на место обычно печатаемых:
Кто бредит рифмами, как я,
Кто бьет хлопушкой мух нахальных.
Комментатор записей Б.Томашевский справедливо замечает, что было бы ошибочно все поправки данного экземпляра (их имеется 25) вводить в текст окончательной редакции романа; однако, поддержанные показаниями других источников, эти исправления должны оказать влияние на выбор окончательных чтений.
Далее идет экспромт «На трагедию графа Хвостова, изданную с портретом актрисы Колосовой»:
Подобный жребий для поэта
И для красавицы готов:
Стихи отводят от портрета,
Портрет отводит от стихов.
Публикатор эпиграммы Д.Благой довольно убедительно доказывает, что, спрашивая кн. Вяземского в письме от 28 января 1825 г., напечатан ли Хвостов в Московском Телеграфе, Пушкин имеет в виду именно эту эпиграмму. Однако соображения, высказанные Благим в пользу пушкинского авторства, кажутся нам весьма шаткими. Вероятно, как показал Благой, эпиграмма была привезена Вяземскому в сентябре 1824 г. его женой из Одессы. Действительно, во время пребывания В. Ф. Вяземской в Одессе там жили два поэта — Пушкин и Туманский. Действительно, следов знакомства кн. Вяземской с Туманским нет. Но можно ли на основании этих данных приписывать стихи именно Пушкину? В. Ф. Вяземская все-таки могла встречаться с Туманским, точно так же как Пушкин мог ей вручить для передачи мужу не только свои стихи, но и стихи Туманского. Нам кажется, что эта довольно тяжеловесная, натянутая и лексически слабая эпиграмма скорее принадлежит именно последнему.
Коллективная записка Пушкина, Мальцова, Соболевского и ДоливоДобровольского к К. П. Брюллову бессодержательна и имеет лишь ценность автографа.
Среди статей исследовательского и критического характера следует отметить работу В. В. Виноградова о стиле «Пиковой дамы». Автором произведен очень тщательный стилистический анализ повести. Многое вскрыто с большой проницательностью, но многое — признаемся — поражает наивностью. По-видимому, сам Виноградов совершенно лишен личного художественного опыта. Поэтому он подробно и тщательно изучает такие стилистические навыки, в которых нет следа ни пушкинской индивидуальности, ни пушкинского гения и которыми постоянно пользуются все не то что талантливые, но просто грамотные беллетристы.
М. И. Аронсон в статье о «Полтаве» и «Конраде Валленроде» Мицкевича сказал очень немного на основную тему своей работы, но весьма интересно вскрыл радикальные настроения, господствовавшие в 1826—1828 гг. среди московских любомудров и имевшие ту своеобразную окраску, которая впоследствии получила название «валленродизма». Жаль, однако, что автор недостаточно выяснил вопрос о том, кто на кого повлиял, т. е. родился ли московский валленродизм под влиянием общения любомудров с Мицкевичем — или наоборот: сам Мицкевич ему научился от московских своих друзей?
Г. П. Сербский подробно исследует вопрос о пресловутой командировке Пушкина из Одессы на борьбу с саранчой и приходит к выводу, что знаменитые стихи («Саранча летела, летела…») представляют собою один из многочисленных апокрифов, связанных с именем Пушкина.
Е. Б. Чернова путем сличения почерков доказывает, что письмо, обращенное к Пушкину в 1833 г. и подписанное «Е.Вибельман» (в академическом издании без подписи, № 766), было написано гр. Е. К. Воронцовой. Само по себе письмо незначительно — Воронцова просит у Пушкина стихов для предпринятого ею благотворительного альманаха. Но в чрезвычайно неясную картину отношений Пушкина с женой его бывшего начальника открытие Е. Б. Черновой вносит несколько интересных черт. Становится несомненно, что Пушкин должен был хорошо знать почерк писавшей, чтобы под псевдонимом угадать настоящего автора; устанавливается невозможность для Воронцовой даже в 1833 г. и даже по невинному литературному делу обратиться к Пушкину иначе как под вымышленной фамилией. Отметим, наконец, что исследовательница недостаточно остановилась на содержании приписки к письму. Эта приписка содержит ответ на просьбу Пушкина достать рукопись И. О. Потоцкого и, быть может, свидетельствует о том, что Пушкину в свою очередь случалось писать Воронцовой.
С.Гессен в обстоятельной статье «Пушкин накануне декабрьских событий 1825 г.» разрушает возникшую несколько лет тому назад легенду о том, что будто бы Пушкин в ноябре 1825 г. собирался отправиться в Петербург с подорожной, выданной на имя одного из крестьян П. А. Осиповой. Параллельно автор опровергает инсинуации А.Эфроса, напечатавшего в Литературном наследстве статью о том, что Пущин будто бы вызвал Пушкина в Петербург к декабрьскому бунту, но Пушкин струсил и не поехал. В свое время В. Ф. Ходасевич на страницах Возрождения указывал на вздорность обоих этих домыслов. Аргументация С.Гессена отчасти совпадает с аргументацией В. Ф. Ходасевича, но дает также и много нового.
Отделы рецензии и хроники содержат немало материала, интересного для специалистов, но, к сожалению, в них чувствуется не беспристрастное отношение к тем или иным деятелям пушкиноведения. Так, авторы рецензии на книгу М. А. Цявловского, Л. Б. Модзалевского и Т. Г. Зенгер Рукою Пушкина с исключительной тщательностью отмечают все действительные и воображаемые недочеты издания, в то время как авторы рецензии на пушкинский однотомник, составленный Б. В. Томашевским (повидимому, близко стоящим к редакции Временника), с такою же тщательностью расхваливают достоинства однотомника (тоже действительные и воображаемые).