Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/66
| ← Глава LXV | Ранніе годы моей жизни — Глава LXVI | Глава LXVII → |
| Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 527—543. |
Когда послѣ майскаго сбора эскадроны разошлись на травяное продовольствіе, я отпросился на нѣсколько дней и прежде всего проѣхалъ къ моимъ Бржесскимъ. Если я искренно жаловался своему другу Алексѣю Ѳедоровичу на кого либо, то только на себя, не находящаго никакого исхода тому томленію, которое выражалось въ письмахъ хорошо знакомой имъ дѣвушки. Она не менѣе меня понимала безысходность нашего положенія, но твердо стояла на томъ, что не желая ни въ какомъ случаѣ выходить замужъ, она, насильственно порывая духовное общеніе, только принесетъ никому ненужную жертву и превратитъ свою жизнь въ безотрадную пустыню. Не высказавъ никакого опредѣленнаго мнѣнія, Бржесскій совѣтовалъ мнѣ съѣздить въ Ѳедоровку, гдѣ Елена гоститъ въ настоящее время, и постараться общими силами развязать этотъ Гордіевъ узелъ.
Конечно, восторженная наша встрѣча не повела ни къ какой развязкѣ, а только отозвалась на насъ еще болѣе тяжкою и безнадежною болью.
Такъ какъ я ѣздилъ на собственной четверкѣ, то на половинной дорогѣ изъ Ѳедоровки пришлось кормить въ Стецовкѣ, и я заѣхалъ къ новому командиру третьяго эскадрона Крюднеру. Крюднеръ, вѣроятно, уже пообѣдалъ, да въ тяжкомъ расположении духа я бы отказался отъ всякой пищи. Но желая быть любезнымъ хозяиномъ, Крюднеръ сказалъ: „я привезъ съ собою изъ Лифляндіи рижскаго доппель-кюммелю, и мы съ тобою выпьемъ“.
Времени для угощенія было довольно, такъ какъ я никогда не кормилъ дорогою лошадей менѣе 3½ часовъ; и мы сначала довольно лѣниво относились къ прекрасному доппель-кюммелю, но мало по малу дѣло пошло успѣшнѣе. Самъ Крюднеръ, бывшій не дуракъ выпить, разогрѣлся и, взявши гитару, началъ наигрывать разные вальсы, а затѣмъ, исполняя Шубертовскаго „Лѣснаго царя“, фальцетомъ выводить куплеты о танцующихъ царскихъ дочеряхъ.
Стараясь заглушить раздумье и гнетущую тоску, я усердно выпивалъ рюмку за рюмкой, но мрачное настроеніе не впускало въ себя опьяненія. Крѣпко пожавъ руку Крюднера, я сѣлъ въ нетычанку и покатилъ домой.
— Ты шути, говорилъ впослѣдствіи чуть ли не Рапу Крюднеръ, честно́е слово я сталъ уважать Фета съ тѣхъ поръ, какъ онъ заѣзжалъ ко мнѣ въ эскадронъ. Я нарочно считалъ: онъ выпилъ двадцать рюмокъ кюммелю и поѣхалъ ни въ одномъ глазѣ.
Не знаю, въ какомъ видѣ Добровольская обезпечила свою дочь Вейнбергъ 30-ю тысячами приданаго; но на первую обстановку молодыхъ она видимо не поскупилась, и во время дивизіоннаго смотра въ Новой Прагѣ мы чуть ли не ежедневно видѣли Вейнберга, рядомъ съ красавицей женой въ модной коляскѣ, проносящагося на парѣ сѣрыхъ рысаковъ, завода Добровольской.
По прибытіи въ Елизаветградъ къ царскому смотру, мы заранѣе были предупреждены о днѣ пріѣзда государя и о томъ, что почетный караулъ назначенъ отъ нашего полка.
Излишне говорить, сколько ранжировки, маршировки и чистки предшествовало торжественному дню выхода караула противъ царскаго крыльца. Для пріуготовленія въ послѣдніе часы была отведена близь дворца просторная казарма; и вотъ туда то караулъ пришелъ въ обычной старой обмундировкѣ, тогда какъ новые мундиры доставлены были на фурѣ. Чтобы не трепать по дорожной пыли золотой перевязи (панталера) для ношенія штандарта, послѣдній былъ отнесенъ мною на ременномъ панталерѣ, употреблявшемся для квартиръерскихъ значковъ. Подполковникъ князь Манвеловъ былъ назначенъ командующимъ карауломъ. Такъ какъ пріѣзда государя ждали около полудня, то къ 10 часамъ караулъ, одѣтый съ иголочки и съ нафабренными усами, подъ музыку вышелъ изъ казармы и остановился спиною къ лужайкѣ, а лицомъ къ царскому подъѣзду.
О ненормальности общаго настроенія при ожиданіи появленія всезрящаго царя можно судить по слѣдующей сценѣ.
Все начальство, пока выравненному караулу сказано было стоять вольно, собралось на ступеняхъ царскаго крыльца. Однимъ изъ старшихъ находился тутъ же и нашъ корпусный командиръ, знаменитый своею гордыней и неприступностью И. Ѳ. Офенбергъ. Смирялся онъ только передъ гр. Никитинымъ, который одинъ не смирялся ни передъ кѣмъ и заслужилъ отъ государя прозваніе „Русская правда“.
Всходя на крыльцо, нашъ кн. Манвеловъ замѣтилъ, что на каскѣ Офенберга одна кнопка вывалилась, и потому бронзовый ободокъ отошелъ отъ козырька. На такое замѣчаніе Офенбергъ, убѣдившись въ его истинѣ, сказалъ: „я очень вамъ благодаренъ. Но что же мнѣ теперь дѣлать?“
— Позвольте мнѣ, ваше выспр—о, вашу каску, сказалъ Манвеловъ, я пробѣгу къ нашимъ солдатикамъ спросить, нѣтъ ли у кого дратвы или черной нитки, чтобы хотя слегка прихватить ободокъ.
— Ахъ, пожалуйста, берите мою каску.
Минуты черезъ двѣ Манвеловъ подошелъ съ поправленной на живую нитку каской и, передавъ ее Офенбергу, сказалъ: „только не трогайте, ваше выспр—о, козырька, когда будете поднимать руку. Какъ бы опять не разладилось“.
— Ну, сказалъ генералъ: даю вамъ честное благородное слово, что не буду трогать козырька.
Въ это время подъ бѣдною тѣнью липокъ на газонѣ за спиною нашего караула баронесса Офенбергъ сидѣла за чайнымъ столомъ.
Около полудня на самомъ дальнемъ пунктѣ шоссе за Ингульскимъ мостомъ поднялся столбъ бѣлой пыли и сталъ быстро подвигаться къ намъ черезъ весь городъ.
— Смирно! раздалась команда, и черезъ минуту изъ столба приблизившейся пыли показалась тройка, а затѣмъ въ пролеткѣ сидящій волостной командиръ, отчаянно шатающійся изъ стороны въ сторону и кричащій благимъ матомъ: „ѣдетъ! ѣдетъ!“ Не успѣли мы разслышать этихъ возгласовъ, какъ остановившаяся въ нѣсколькихъ шагахъ отъ караула пролетка развалилась и сѣла на шоссе, запруживая собою улицу. Но безпорядокъ длился не болѣе 2—3 минутъ: появились чьи то руки и въ одинъ мигъ унесли и увели черезъ натянутый канатъ всю разладицу въ переулокъ.
Въ это время князь Манвеловъ подбѣжалъ ко мнѣ и шепнулъ на ухо: „у васъ штандартный унтеръ-офицеръ безъ золотаго панталера“.
Взглянувъ на середину караула, я вмигъ убѣдился, что забылъ панталеръ.
— Карлъ Ѳедоровичъ, сказалъ я стоящему около меня Бюлеру: я забылъ панталеръ.
— Тутъ стоитъ въ переулкѣ, отвѣчалъ Бюлеръ, моя нетычанка. Велите унтеръ-офицеру гнать во весь духъ въ лагерь въ мой баракъ, и пусть хоть зарѣжетъ лошадей.…
Не успѣлъ онъ договорить, какъ уже унтеръ-офицеръ рысью добѣжалъ до гнѣдой пары полковаго командира, которая понеслась какъ вихрь.
Не желалъ бы я снова пережить тѣхъ пяти минутъ, въ теченіи которыхъ я боялся рѣшить, кто скорѣе будетъ у почетнаго караула: панталеръ или царь?
Наконецъ, унтеръ-офицеръ, соскочившій съ нетычанки съ панталеромъ въ рукѣ, перепрыгнувъ черезъ балясникъ газона, кратчайшимъ путемъ по діагонали понесся къ караулу. Перескочилъ черезъ балясину и я къ нему навстрѣчу, и наши руки сошлись какъ разъ надъ головою баронессы Офенбергъ, сидѣвшей за чайнымъ столомъ. Успокоился я только тогда, когда Манвеловъ, зайдя сзади, незамѣтно скинулъ съ унтеръ-офицера ременный и накинулъ на него золотой панталеръ.
Недолго пришлось ожидать и царя. Когда шестерикъ его остановился на мѣстѣ крушенія волостнаго, государь вышелъ изъ коляски, снялъ фуражку и, потянувшись, взъерошилъ правой рукой свои волосы на затылкѣ, затѣмъ, надѣвши фуражку и сказавъ: „здорово люди!“ пошелъ вдоль фронта. Пропустивши карауль мимо себя скорымъ шагомъ, государь какъ будто бы остался недоволенъ и сказалъ: „люди малы“, хотя на серединѣ караула не было людей ниже 9-ти вершковъ, а на правомъ флангѣ стоялъ новый вахмистръ 1-го эскадрона, красавецъ Ивановъ, 12-ти вершковъ.
Не упоминая на этотъ разъ о состоявшемся на слѣдующій день удачномъ церемоніальномъ маршѣ, передамъ въ нѣсколькихъ словахъ, что память вѣрно сохранила мнѣ изъ линейнаго ученія, послѣдовавшаго на слѣдующій день.
Нашъ полкъ, сформированный при Екатеринѣ изъ георгіевскихъ кавалеровъ, носилъ названіе кирасирскаго Военнаго Ордена, а на каскѣ и лядункѣ георгіевскую звѣзду, но на штандартахъ 1709 года значилось: „Гренадерскій Ропа полкъ“. (Нынѣ драгунскій Военнаго Ордена). Слѣдующіе затѣмъ по нумерамъ полки дивизіи: принца Петра Ольденбургскаго, принца Альберта Прусскаго и Великой Княгини Елены Павловны — первоначально носили тоже иныя имена. Исторія каждаго передавалась изъ устъ въ уста; причемъ краснорѣчивыми рапсодами событій польскаго похода 30 и 31 годовъ являлись старослуживые очевидцы.
Еще наканунѣ отданъ былъ приказъ кавалеріи выходить на одну изъ елизаветградскихъ большихъ дорогъ и къ шести часамъ утра выстроиться въ резервномъ порядкѣ въ общую колонну, тыломъ къ городу, такъ чтобы въ промежуткахъ между правыми и лѣвыми полками приходилась самая дорога. Начальникъ дивизіи просилъ выѣхать „молодцами, женихами“. Въ полночь принесли изъ дивизіи на нѣсколькихъ листахъ такъ называемое словесное приказаніе: выходить въ походной формѣ. Эскадронные командиры возбудили вопросъ: фабрить или не фабрить усы? Напрасно указывалъ я на походную форму, мнѣ указывали на слово: „женихами“. Во избѣжаніе могущаго вкрасться разнообразія, разъяснено: не фабрить.
Въ 2 часа утра офицеры генеральнаго штаба разбили мѣста полкамъ, а высланные къ нимъ линейные унтеръ-офицеры воткнули на отмѣренныхъ мѣстахъ пики. Къ 4 часамъ эскадроны сторонкой по стѣнѣ, справа рядомъ и стараясь не пылить, стали подходить къ сборному мѣсту. Все, что должно сіять, сіяло какъ зеркало. Эскадроны спѣшились, и въ каждый прибѣжали запасные пѣшіе солдатики со щетками и копытною мазью.
— Карлъ Ѳедоровичъ! замѣтилъ я черезъ полчаса полковому командиру, — 1-я кирасирская дивизія садится.
— Тѣмъ хуже для нихъ, отвѣчалъ онъ: пока мы будемъ равняться, ихъ утомленные кони станутъ разравниваться. А вы знаете, что большую разравнявшуюся массу кавалеріи снова никакая сила не выравняетъ. Это тѣ же живые раки: тотъ впередъ, этотъ назадъ, а этотъ въ сторону бокомъ. Вы думаете, государь этого не знаетъ? Посмотрите, онъ не заставитъ насъ дожидаться.
— Это такъ, замѣтилъ я, но что скажутъ начальникъ дивизіи, корпусный и инспекторъ, если замѣтятъ насъ пѣшими или за линіей?
— Ничего не скажутъ. Будутъ смотрѣть, какъ мы входимъ въ пику и равняемся. Въ ожиданіи царя они вѣдь тихенькіе. Что хочешь дѣлай, только бы вышло хорошо.
Къ 5 часамъ всѣ полки вошли въ свои мѣста, все успокоилось, и голоса отдѣльныхъ начальниковъ мало по малу затихли. Только полковые командиры продолжали шнырять передъ колоннами, однимъ движеніемъ палаша или громкимъ голосомъ равняя невнимательныхъ или неловкихъ.
— Затылки! покрикивалъ нашъ Карлъ Ѳедоровичъ. Гореликъ! правый шанкель! много! такъ. Эй, ты тамъ! какъ тебя! 3-й эскадронъ, 4-й взводъ, задняя шеренга, 2-й рядъ. Эй, не слышишь, что-ли? заснулъ! Чортъ!
Послѣднее выраженіе было единственнымъ браннымъ словомъ барона и измѣнялось только соотвѣтственно степени волненія, умноженіемъ буквы р.
За нѣсколько минутъ до 6 часовъ по войскамъ разнеслось электрическое слово: ѣдетъ! и вслѣдъ затѣмъ среди мертвой тишины, за спинами нашими, послышался приближающійся топотъ царской свиты. Извѣстно, что Николай Павловичъ никогда не возвышалъ голоса до крика, даже командуя громадными массами войскъ. Онъ только громко говорилъ, но каждое его слово доносилось на невѣроятномъ разстояніи.
— Какая славная аллея! сказалъ государь, въѣзжая между восемью кирасирскими полками, въ которыхъ меньшая мѣра одномастныхъ лошадей была 4 вершка и на флангахъ доходила до девяти и десяти, а въ нашемъ полку даже былъ конь Ринальдъ 11 вершковъ.
Съ каждымъ мгновеніемъ приближался мѣрный топотъ царскаго коня, уносившагося большимъ галопомъ впереди свиты, и вотъ передъ обращенными налѣво глазами нашими ясно нарисовалась монументальная конная фигура императора.
— Здорово, кирасиры, гренадеры! здорово, стародубцы! здорово, новороссійцы и малороссійцы!
Цѣлая буря ура! покрыла послѣднія слова государя, назвавшаго полки ихъ старыми именами.
Наконецъ все замолкло. Государь со свитой ускакалъ впередъ. Но куда? что затѣмъ будетъ? не было никому извѣстно. Вниманіе каждаго напрягалось соразмѣрно предстоящей ему личной отвѣтственности. Стоя на лѣвомъ флангѣ 6-го эскадрона, я выдвинулся впередъ на полъ-лошадь, чтобы обратить на себя вниманіе моихъ линейныхъ унтеръ-офицеровъ, и убѣдился, что они не спускаютъ съ меня глазъ. Мало по малу старшіе начальники стали въѣзжать на большую дорогу, чтобы на лету поймать царскую команду.
Минутъ черезъ десять въ промежуткахъ между полками, въ пыли, нигдѣ не задерживаясь и погоняя нагайками лошадей, пронеслись флигель-адъютанты, громко повторяя команду: „линейные унтеръ-офицеры къ государю императору“.
Разумѣется, команда съ трескомъ была повторена всѣми главноначальствующими, исключая моего барона, который и рта не разинулъ. Какіе линейные? Куда къ государю императору?
Вслѣдъ затѣмъ новые флигель-адъютанты, не менѣе стремительно разносятъ ту же команду. На этотъ разъ въ повторительной командѣ начальниковъ уже слышно раздраженіе, какъ бы обвиняющее кого-то въ неисполнительности. Я началъ предчувствовать, что вся эта буря голосовъ оборвется на мнѣ, но рѣшился не скакать съ унтеръ-офицерами занимать линію, пока не будетъ произнесено имя нашего полка. Еще разъ отчаянные голоса повторяютъ команду. Главные начальники видимо растерялись, и кто-то произнесъ мою фамилію. Преступникъ былъ отысканъ, и фамилія моя съ самою назойливою стремительностью стала по всѣмъ интерваламъ вылетать изъ начальническихъ устъ въ облегченіе стѣсненнаго дыханія. Самъ флегматическій корпусный командиръ не выдержалъ. Правда, онъ подъѣхалъ ко мнѣ шагомъ и, тыча указательнымъ пальцемъ по направленію ко мнѣ, не совсѣмъ хладнокровно сказалъ: „ну, эте! тутъ адъютантъ, какъ пули, долженъ быть тамъ!“
Это было уже несомнѣнное приказаніе. Оглянувшись еще разъ на линейныхъ, я бросился впередъ по дорогѣ, насколько позволяла быстрота моего лихаго сѣраго Арлекина. Куда скачу? Въ силу какой команды? Кстати ли? Не вышелъ ли первый блинъ да комомъ? Всѣ эти вопросы разомъ мелькнули въ моей головѣ. Но разсуждать было поздно. Надо было возможно хорошо исполнить то, что дѣлаешь. Выскакавъ изъ интервала въ открытую степь, пришлось отыскивать государя.
— Володаренко, не заносись! окликнулъ я праваго флангового, который, увлекаясь чувствомъ молодечества, пустилъ во весь махъ своего богатырскаго коня и выносился изъ линіи равненія.
Приблизительно въ верстѣ разстоянія влѣво отъ дороги, мы замѣтили одинокаго всадника и угадали въ немъ государя. Дѣло упрощалось. Оставалось всѣмъ намъ четыремъ, не теряя интерваловъ и равненія, проскакать какъ можно скорѣе это пространство, правильно съ маршъ-марша осадить лошадей шаговъ за шестнадцать до государя, выслушать приказаніе, выравняться и неподвижно остаться до прибытія полка. Оставалось скакать съ четверть версты, а величественная фигура на конѣ съ каждымъ мгновеніемъ все болѣе убѣждала меня, что мы не ошиблись направленіемъ. Но вотъ новая неожиданность. Между нами и государемъ желтою змѣею извивается глубокій непрерывный оврагъ. Я поискалъ глазами мѣстечка поуже и убѣдился, что ширина приблизительно вездѣ одинакова, отъ 3 до 4 аршинъ. Сердце дрогнуло, не за себя, а за унтеръ-офицеровъ на ихъ тяжелыхъ лошадяхъ. Подведя на всемъ скаку лошадь къ оврагу, я далъ ей шпоры, какія только могъ, и въ ту же минуту увидалъ, что тяжеловѣсный № 9-й какъ птица перелетѣлъ черезъ ровъ. Оставалось нѣсколько скачковь до мѣста, на которомъ слѣдовало остановиться. Я взялъ Арлекина въ шенкеля и подбирая поводья сталъ задерживать ходъ. При послѣднемъ прыжкѣ Арлекинъ, прокатившись на заднихъ ногахъ, какъ говорилось, добылъ хвостомъ земли и, круто собравшись, плавно опустилъ переднія ноги на землю. Единовременно съ послѣднимъ движеніемъ лошади палашъ мой, подъятый на подвысь, отвѣсно опустился во всю руку, и конецъ его, описавъ полукругъ, повисъ за правою шпорой. Между тѣмъ линейные молодцами осадили коней и выравнялись въ струнку.
— Какого полка? спросилъ государь, милостиво глядя мнѣ прямо въ глаза.
— Кирасирскаго Военнаго Ордена, Ваше Императорское Величество.
— Не тѣ! на свои мѣста!
Взявъ на подвысь, я правильно, какъ въ манежѣ, повернулъ лошадь направо кругомъ и съ мѣста въ карьеръ тѣмъ же слѣдомъ поскакалъ съ линейными къ полку. Съ половины дороги мы, щадя лошадей, поѣхали большимъ галопомъ.
— Ну что? спросилъ баронъ, когда на отдувающейся лошади я сталъ около него.
— Извѣстно: не тѣ. Только лошадей измучили напрасною суетой. У насъ все такъ, прибавилъ я невольно.
— Черти! лаконически заключилъ баронъ.
Для меня осталось необъяснимымъ, какимъ образомъ провидецъ императоръ, смотря въ пятнадцати шагахъ на единственную во всей арміи георгіевскую звѣзду на каскѣ, могъ спросить, какого полка линейные.
Послѣ разнообразныхъ движеній кирасирскій корпусъ очутился въ резервныхъ дивизіонныхъ колоннахъ въ надлежащемъ порядкѣ, т. е. первая дивизія на правомъ, а мы вторая на лѣвомъ флангѣ.
Вдругъ раздалась команда государя: „въ каждомъ полку перемѣна фронта налѣво кругомъ“.
Не взирая на эскадронные промежутки между полковыми колоннами, сердце во мнѣ екнуло при мысли о трудности исполненія движенія, при которомъ при малѣйшемъ невниманіи фланговыхъ можно на смерть передавить людей въ серединѣ колонны. Такого движенія никто никогда не производилъ, и исполнить его безъ смертоубійства могли только въ совершенствѣ обученные полки. Къ счастію, сказано было это исполнить шагомъ; и по командѣ: маршъ! — все зашевелилось, какъ раки, выпущенные изъ мѣшка. Черезъ двѣ минуты маневръ былъ безукоризненно исполненъ, и государь, назначивъ дирекцію, скомандовалъ: рысью!
И по командѣ Фитингофа, сопровождаемой знакомъ его палаша, мы тронулись въ ходъ.
Исполненные чувства удачи, мы только что предались однообразному сотрясенію сѣдла, какъ надъ гулкимъ конскимъ топотомъ и звономъ металлическихъ ножонъ и стремянъ ясно раздался царскій голосъ: „вы спите, Фитингофъ!“
Какъ ни напрягалъ я вниманія, но не могъ понять значенія царскаго окрика.
— Прибавь рыси! съ видимымъ отчаяніемъ прокомандовалъ Фитингофъ.
Но не успѣли мы удвоить ходъ, какъ тотъ же грозный голосъ повторилъ: „вы спите, Фитингофъ! я васъ разбужу! вы не то дѣлаете. Вы вторая дивизія, а не первая“.
Тогда только Фитингофъ понялъ, что перемѣнивъ фронтъ каждаго полка, государь всетаки желалъ сохраненія порядка мѣстъ дивизій и скомандовалъ: шагомъ! для того, чтобы имѣть возможность, пропустивъ первую дивизію, зайти по лѣвую ея сторону.
Сохраняя то же самое построеніе, государю угодно было дать кавалеріи отдыхъ, съ тою только разницей, что первая дивизія, описавши четверть круга, сдѣлала заѣздъ налѣво, образуя съ нашею прямой уголъ, а легко-кавалерійская дивизія образовала такой же прямой уголъ съ нашею лѣвой стороною. Не помню, кто, желая облегчить людей, придерживавшихъ все время правыми руками пики и палаши, скомандовалъ: „палаши въ ножны, пики за плечо“, — гдѣ послѣднія не придерживаемыя повисали на темлякахъ. Но очевидно такая команда была, ибо замѣтивъ, что только наша бригада держитъ пики въ рукахъ, я передалъ объ этомъ своему полковому командиру.
— Поѣзжайте, сказалъ онъ, къ Петру Павловичу и попросите его скомандсовать: пики за плечо.
Признаюсь, не очень охотно скакалъ я на сѣромъ конѣ на открытое мѣсто, отдѣляясь отъ всѣхъ на глазахъ государя. Но дѣлать нечего, скачу къ бригадному генералу и отсалютовавъ говорю: „ваше пр—о, полковой командиръ проситъ васъ скомандовать усталой бригадѣ: пики за плечо. Такъ какъ только одна она не отдыхаетъ среди всѣхъ“.
— Это, это, зачастилъ генералъ, это не мое дѣло. Поѣзжайте къ начальнику дивизіи и попросите скомандовать.
— Слушаю, ваше пр—о, но какъ бы Иванъ Андреевичъ не прогнѣвался.
— А я вамъ говорю: не мое дѣло.
Не успѣлъ я обратиться съ просьбой къ начальнику дивизіи, какъ уставивши на меня стеклянные мутно-сѣрые глаза, послѣдній воскликнулъ: „я сейчасъ отправлю васъ на гауптвахту, если будете безпокоить меня такими пустяками. Обратитесь къ бригадному генералу.
— Онъ-то и послалъ меня къ вашему пр—у.
И не дожидаясь новой бури, я помчался къ Петру Павловичу.
— Не мое дѣло, сказалъ послѣдній.
— Подлецы! воскликнулъ Карлъ Ѳедоровичъ, выслушавъ мое донесеніе и затѣмъ, обратившись вдоль фронта, громко скомандовалъ: „бригада, пики за плечо!“
Въ общемъ маневры въ этотъ день окончились благополучно.
Сосредоточивая все вниманіе на отдѣльныхъ маневрахъ своего полка и дивизіи, я не зналъ и не могъ знать лично ничего происходившаго за непосредственными ихъ предѣлами. Но за позднимъ обѣдомъ послѣ маневровъ, Карлъ Ѳедоровичъ разсказалъ о встрѣчѣ своей съ начальникомъ легкой кавалерійской дивизіи Гр.
Еще раньше вспоминая то или другое изъ прежней гусарской службы, Бюлеръ разсказывалъ о необузданности бригаднаго командира Гр., бросавшагося во фронтѣ на солдатъ, кусавшаго ихъ и вырывавшаго сережки изъ ушей франтоватыхъ унтеръ-офицеровъ.
„Онъ говоритъ, прибавлялъ Карлъ Ѳедоровичъ, что не можетъ воздержаться. Отчего же онъ этого не дѣлаетъ въ присутствіи Николая Павловича? Бѣшеный и при царѣ не удержится“.
Я не забылъ словъ, какими Гр. передавалъ Бюлеру о гнѣвѣ царя за путаницу на маневрахъ: „подъѣхалъ ко мнѣ государь колѣно въ колѣно и, грозя пальцемъ передъ самымъ моимъ носомъ, сказалъ: ты вспомни, что я въ прошломъ году на этомъ самомъ мѣстѣ отнялъ дивизію у такого же генерала, какъ ты. Помни это!“
„Въ эту минуту, говорилъ Гр., я забылъ, что я на степи, сижу верхомъ и передо мною государь; я только видѣлъ одинъ грозящій палецъ и вокругъ него на весь свѣтъ золотистый песокъ“.
Если подумать о громадной русской и иностранной свитѣ Николая Павловича, стекавшейся въ бѣдномъ и немощеномъ Елизаветградѣ, то станетъ понятно стѣсненіе, въ которомъ мы находились по отношению къ экипажамъ. Зато корпусный и дивизіонный штабы съ нами не церемонились. Не говорю объ экипажахъ полковаго командира или дивизіонера, у кого они были; приведу только въ примѣръ самого себя.
Три единственныхъ моихъ пары выѣзжали ежедневно подъ свиту въ пролеткѣ, нетычанкѣ и тарантасѣ. Казалось бы, что требовать невозможно тамъ, гдѣ все отдано; на дѣлѣ выходило другое.
Приходившій въ 11 час. вечера, а иногда и позже, съ такъ называемымъ словеснымъ приказаніемъ писарь нежданно приносилъ между прочимъ и такой параграфъ: прислать завтра въ 7 часовъ утра къ дивизіонному штабу одинъ экипажъ отъ кирасирскаго Военнаго Ордена полка.
Другими словами это значило, чтобы я прислалъ такой то экипажъ; а потому понятно, что у каждаго родственника нашихъ офицеровъ или юнкеровъ, прибывшихъ на царскій смотръ, я по возможности выпрашивалъ экипажъ.
Послѣ утомительнаго дня, нерѣдко до двухъ и трехъ часовъ приводилось сидѣть въ канцеляріи и сначала поджидать за полночь распоряженія изъ дивизіи; а затѣмъ уже диктовать шести эскадроннымъ писарямъ такъ называемое словесное приказаніе, трепеща каждую минуту опустить какую либо подробность, вслѣдствіе чего поутру можетъ произойти неисправимое недоразумѣніе.
Если прибавить къ этому, что иногда забирался ко мнѣ въ канцелярію тяжеловѣсный командиръ 6-го эскадрона Безрадецкій, тотъ самый, котораго Сакенъ заставлялъ передъ фронтомъ говорить по-русски, то положеніе дѣлалось совершенно невыносимымъ.
„Уборному унтеръ-офицеру, диктую я, отъ 6-го эскадрона въ 6 час. утра прибыть къ квартирѣ полковаго адъютанта для осмотра“.
— Да помилуйте, за что же отъ 6-го эскадрона! восклицаетъ ротмистръ: уже такой безотвѣтный эскадронъ: все съ него да съ него.
— Николай Петровичъ, ради Бога! вы мѣшаете!
Не безъ мучительныхъ недоразумѣній бывало иногда между мною и Карломъ Ѳедоровичемъ.
Помню, однажды онъ прикатилъ изъ дивизіоннаго штаба въ третьемъ часу ночи прямо къ моей канцеляріи.
— Отъ нашего полка, сказалъ онъ, видимо взволнованный, нѣтъ до сихъ поръ людей на заставу. Вы объ нихъ забыли.
Послѣднія слова, не желая мнѣ дѣлать выговора при писаряхъ, онъ сказалъ по-французски, прибавивъ: voyes vous, mon cher, c`est parce que cela vous êtes indifferent.
Боже, подумалъ я, гдѣ же справедливость, когда такой добродушный командиръ говоритъ это человѣку, сидящему надъ работой чуть не до зари послѣ утомительнаго дня.
— Не знаю, отвѣчалъ я, куда дивизія дѣвала нашихъ людей, но распоряженіе пришло ко мнѣ въ 6 час. вечера, а въ 7 я осмотрѣлъ людей и отправилъ ихъ въ штабъ.
Къ безсоннымъ канцелярскимъ ночамъ присоединялось слѣдующее.
Въ этомъ году мы стояли на тѣсныхъ квартирахъ въ самомъ Елизаветградѣ, уступая бараки кирасирамъ первой дивизіи. Не успѣвалъ я добираться до своей кровати, какъ дверь растворялась, и слуга мой вполголоса говорилъ: „какой-то господинъ желаетъ васъ видѣть. Я докладывалъ, что вы только что легли; они просятъ на одну минуту“.
— Проси.
Въ комнату во фракѣ, бѣломъ галстукѣ и бѣломъ жилетѣ входитъ человѣкъ лѣтъ подъ 50, несомнѣнно принадлежащий къ хорошему обществу.
Послѣ взаимныхъ извиненій онъ садится около кровати, заявивъ, что онъ отецъ нашего юнкера Збышевскаго.
— Чѣмъ могу служить? спрашиваю я.
— Не откажите дать моему сыну 2-хъ мѣсячный отпускъ домой въ Волынскую губернію.
— Извините, что не могу исполнить вашего желанія: юнкеръ Збышевскій двѣ недѣли назадъ переведенъ въ первую дивизію, и потому со всякими формальными просьбами ему слѣдуетъ обращаться къ новому полковому командиру. Давая отпускъ чужому нижнему чину, я сдѣлаю подлогъ, могущій привести меня къ строжайшей отвѣтственности.
— Помилуйте, мы дворяне; мы неспособны злоупотребить вашей снисходительностью.
— Я нисколько въ этомъ не сомнѣваюсь, но на превышеніе власти и явный подлогъ согласиться не могу, хотя бы и могъ исполнить это безнаказанно. Просите у его теперешняго начальства.
— То начальство его не знаетъ, а вы знаете его за благовоспитаннаго юношу, и т. д.
Тѣмъ не менѣе эта сцена повторилась и въ слѣдующую ночь, такъ что я положительно запретилъ принимать несвоевременнаго просителя.
— Это удивительно, сказалъ однажды, вернувшись къ сумеркамъ изъ дивизіоннаго штаба, Карлъ Ѳедоровичъ: — почему нашъ полкъ долженъ непремѣнно отдуваться за всѣхъ? Завтра въ 8 часовъ утра по случаю воскресенья церковный парадъ отъ нашего полка. Разошлите сейчасъ по эскадронамъ приказъ вывести на репетицію парада по десяти человѣкъ отъ эскадрона, съ которыми эскадроннымъ командирамъ немедля прибыть на плацъ, а равно и маіору Вейнбергу, который назначается командовать батальономъ.
Черезъ полчаса командиры и люди въ фуражкахъ были уже на плацу. Прибылъ и флигель-адъютантъ, вѣроятно приглашенный предварительно Карломъ Ѳедоровичемъ. Командиры съ Бюлеромъ во главѣ обступили флигель-адъютанта, толковавшаго имъ о порядкахъ церковныхъ парадовъ въ присутствіи государя. Увѣренный, что по чувству самосохраненія всѣ эти лица воспользуются наставленіями флигель-адъютанта, я не вмѣшивался и не вслушивался въ ихъ жаркіе вопросы и толки, а только, испытавши на себѣ повадку начальства сваливать всякую безтолочь на адъютанта, караулилъ, какъ котъ мышенка, минуту, когда флигель-адъютантъ, окончивъ наставленія, пойдетъ къ своей пролеткѣ. Не успѣлъ послѣдній отдѣлиться отъ толкующей между собою офицерской группы, какъ я, подсовывая правую руку подъ его лѣвый локоть, сказалъ: „извините, полковникъ, что я въ свою очередь рѣшаюсь прибѣгнуть къ вашему знанію, въ виду совершеннаго недоумѣнія насчетъ завтрашней моей роли“.
— Станьте вы на правомъ флангѣ батальона передъ вашимъ развернутымъ взводомъ и по командѣ батальону шага скомандуйте вашему взводу: налѣво, а затѣмъ по командѣ: маршъ! сыграйте, подъ лѣвую ногу и батальону и себѣ, но не трогайтесь съ мѣста до тѣхъ поръ, пока весь батальонъ не пройдетъ къ церемоніальной линіи и не очиститъ вамъ мѣсто. Тогда подъ тотъ же маршъ идите параллельно жолнерамъ и противъ государя поверните взводъ во фронтъ и отсалютуйте!
На другой день къ 7 часамъ утра полкъ нашъ въ батальонномъ составѣ ждалъ на плацу царя. Прибылъ и Фитингофъ, къ которому мало по малу стали собираться генералы всѣхъ частей войска. Съ полной въ себѣ увѣренностью, я стоялъ съ трубачами на правомъ флангѣ батальона, передъ которымъ во всей сановитой красотѣ стоялъ маіоръ Вейнбергъ.
Вдругъ къ немалому моему удивленію Вейнбергъ громогласно сказалъ:
— Г. адъютантъ, извольте стать съ трубачами передъ батальонъ.
Я сдѣлалъ видъ, что не слыхалъ команды; но подумалъ: охота человѣку, ничего не зная, мѣшаться не въ свое дѣло.
Вейнбергъ повторилъ команду еще съ большею настойчивостью, но также безуспѣшно. Послушай я его, подумалъ я, путаница выйдетъ неизбѣжная, и я никому не пойду объяснять, что послушалъ командующаго батальономъ.
— Г. адъютантъ! воскликнулъ Вейнбергъ: извольте исполнить, что вамъ приказываютъ.
— Убирайтесь вы съ вашимъ приказаніемъ! громогласно воскликнулъ я въ свою очередь, прибавляя къ этому совѣту самую грубую брань.
— Карлъ Ѳедоровичъ! воскликнулъ Фитингофъ, обращаясь къ Бюлеру: поставьте передъ трубачей другаго офицера: тамъ Фетъ все споритъ.
При этихъ словахъ Бюлеръ своими длинными ногами поспѣшно зашагалъ по діагонали ко мнѣ и подошедши въ упоръ сказалъ:
— Аѳанасій Аѳанасьевичъ, вы бранитесь во фронтѣ, и начальникъ дивизіи желаетъ поставить вмѣсто васъ другаго офицера.
— Ваше пр—ство, я стою тамъ, гдѣ мнѣ указалъ флигель-адъютантъ, и готовъ уступить свое третное жалованье офицеру, который, ставши на моемъ мѣстѣ, произведетъ путаницу по милости Вейнберга.
— Маіоръ Вейнбергъ, обратился Бюлеръ къ командующему парадомъ: прошу васъ оставить моего адъютанта въ покоѣ.
Но вотъ на плацу появился государь въ конно-гвардейскомъ мундирѣ и милостиво спросилъ Фитингофа, — какъ онъ тутъ со своею больною ногой?
Лицо старика генерала засвѣтилось такимъ счастіемъ, что можно было подумать, что онъ исцѣленъ царской милостью.
Государь остался чрезвычайно доволенъ парадомъ; милостивая улыбка не сходила съ его лица. Но по мѣрѣ того, какъ взводы, батальона послѣдовательно упирались въ ведущую съ плаца къ церкви калитку, запирая собою къ ней доступъ, я совершенно терялся въ догадкахъ какъ я доберусь до калитки, въ которую съ трубачами долженъ войти первымъ, и что, для этого долженъ командовать передъ царемъ. Когда по минованіи послѣдняго взвода, трубы, замолкли, и я не зналъ, что командовать, раздались громкіе голоса начальства: „адъютантъ, ступайте на свое мѣсто“!
— Не суетить его, раздался ласковый и рѣшительный царскій голосъ.
И скомандовавъ налѣво, я пошелъ за лѣвый флангъ батальона и, дойдя до ограды, сказалъ трубачамъ вполголоса: „пробирайтесь и стройтесь какъ можно“