Северная лира на 1827 год
М., «Наука», 1984
Рассказывают, что у одного поселянина был прекрасный, веселый сад с цветником свежее розовой кущи Ирема[1]. Воздух в нем уподоблялся дыханию весны, а благовоние базилика живило душу и упоевало чувства.
Цветник — как сад цветущих дней,
Обвитый жизненной волною;
Там будит радость соловей,
И ветерок манит к покою
Душистой негою своей.
Там в одном углу стоял розовый куст, свежее молодых отпрысков древа желания, возвышеннее ветвей древа радости. Каждое утро распускалась на сем кусте роза — цветущая как лицо прелестной, нежной душою девы, как ланита красавицы с белыми персями, благоухающими ясмином. Садовник, страстно полюбивший нежную розу, сказал однажды:
Не знаю, что роза шепнула в листах;
Но грусть пробудилась опять в соловьях.
В одно утро, по обыкновению своему, пошел садовник полюбоваться розою и увидел тоскующего соловья, который терся головкою об листочки розы и острием носика разрывал ее позлащенную ткань:
Взглянул на розу соловей
И, страстью упоенный,
Нить воли из груди своей
Он выронил, смущенный.
Садовник, увидя рассеянные листочки розы, рукою горести растерзал ожерелье терпения и одежду своего сердца повесил на иглы страдания.
На другой день он увидел повторение того же действия, и пламень его тоски об утрате роз
На прежнюю рану другую нанес.
На третий день соловей совсем оборвал розу;
Оборвана роза — остались шипы!
В груди поселянина родилась досада на соловья; он поставил ему на пути силок коварства и, уловив его обманчивыми семенами, заключил в темницу клетки. Робкий соловей, раскрыв ротик подобно попугаю, сказал: «Друг мой, за какую вину заключил ты меня? Что тебя побудило наказать меня? Если ты для того это сделал, чтоб слушать мое пение, — то самое гнездо мое у тебя в саду, и в минуты рассвета, в пределах твоего же цветника гармонический дом мой? Если же ты имел другое намерение, то открой мне его?» — «Ужели не знаешь, — сказал поселянин, — какой вред ты нанес моему благополучию? Сколько раз оскорблял ты меня, разлучая с любимицею моего сердца! За такой поступок не могло быть другого наказания, как заставить тебя стенать в углу клетки, отлученного от твоего жилища и приюта, вдалеке от удовольствий и веселостей. И я, перенося горесть разлуки с любезной, испытывая муки тоски душевной, стенаю в хижине печали».
Тоскуй же, соловей! у нас одни желанья;
Мы от любви грустим, и наш удел — стенанья.
«Оставь это намерение, — сказал соловей, — и рассуди сам, когда и за небольшой проступок, за то, что оборвал розу, — заключен: то ты, терзающий сердце, как должен ты быть наказан?»
Мерно вращающий шар мирозданья
Ведает цену и блага и зла;
Добрым готово добро в воздаянье:
Злым же возмездье — их злые дела.
Слова сии так сильно подействовали на сердце поселянина, что он пустил соловья на волю. Соловей, выпущенный на свободу, запел: ты сделал мне добро, и добро должно быть тебе возмездием. Твое благодеяние не останется без награды. Знай, под деревом, у которого ты стоишь, зарыт сосуд, наполненный золотом; возьми его и употребляй на свои нужды.
Садовник взрыл то место и увидел, что соловей сказал правду. «О соловей! — воскликнул он тогда, — для меня удивительно, что ты видишь сосуд с золотом под землею, а не приметил силка в пыли!» — «Разве ты не знаешь, — возразил ему соловей, — что: если постигнуть судьбе, то тщетна всякая предосторожность?»
С судьбой бороться невозможно.
Когда нисходят судьбы божий, тогда не светел глаз для зрения, — бесполезны разум и проницательность.
Оригинал рассказа, переведенного с фарси А. И. Бюргером, установить не удалось. Текстом для перевода, вероятно, послужила «Персидская хрестоматия» А. В. Болдырева (M., 1826, с. 112—117). В предисловии к хрестоматии Болдырев отмечает, что взял этот рассказ из книги Вильяма Джонса «A Grammar of Ihe Persian Language» (L., 1809), где параллельно приводятся тексты на фарси (с. 107—110) и английском (с. 111—115) языках. Но и здесь оригинал не указан. Рассказ передан близко к подлиннику. Впервые вставные стихи переданы стихами же, а не прозой. Однако порядок рифмовки, за исключением двух случаев, не соблюден. Стихи переведены Д. П. Ознобишиным (автограф-черновик его перевода — ПД, ф. 213, № 45, л. 36об.).
БЮРГЕР АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ (1804—1876, по др. данным 1888) — литератор и переводчик, издатель журнала «Радуга» (Ревель, 1832—1833 гг.) (см.: Знакомые. Альбом М. И. Семевского, издателя-редактора исторического журнала «Русская старина». СПб., 1888, с. 67). В «Радуге» публиковались также материалы но арабской, персидской и индийской литературам, в том числе и переводы с подлинника. Обучаясь в Московском университете на словесном отделении (1824—1828), он, вероятно, посещал лекции профессора восточных языков А. В. Болдырева. Опубликовал два перевода с фарси: «Непригожий царевич» (Вестник Европы, 1825, ч. 144, № 19, с. 214—218) и «Садовник и соловей» — в СЛ. С 1828 по 1834 гг. был старшим учителем русского языка в Ревельской гимназии (см.: Schüler-Verzeichnis des Revalschen gouvernements-Gumnasiums. 1805—1890. Reval, 1931, с 9).
- ↑ Ирем — славный сад, бывший некогда в счастливой Аравии.