Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок
М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2015.
СТАРАЯ РУСЬ[править]
Это был старый купец обычного прежнего купеческого типа с широким красным лицом и седеющей окладистой бородой, но невесело-скучающе было это лицо, и борода висела уныло, как официальный флаг в дождливую погоду.
Показывая покупателям ботинки и туфли, купец небрежно пошвыривал их на прилавок, лениво бормотал цены: «двенадцать тысяч». «двадцать одна», и скучающе швырял обратно на полку не понравившиеся экземпляры.
— Вот эти, вы говорите, пятнадцать тысяч? Заверните! А на пуговицах нет?
— Есть, 24 тысячи.
— Если не тесные, возьму.
Покупатели были вялы, купец был вял, даже я, человек, в общем, сангвинического темперамента, — вяло наблюдал за происходившим, вертя в руках какой-то желтый ботинок.
Было ясно одно: что покупатели в глубине души чуть-чуть побаиваются немногословного категорического купца, а скучающий угрюмый купец откровенно презирает это покупательское стадо.
Вообще я заметил, что нынче — это обычная форма взаимоотношений магазинного продавца и покупателя.
Покупатели заискивающе поглядывали на купца, а купец скучающе и кисло все свисал и свисал набок, как зонтичный шелковый футляр, из которого до половины выдернули зонтик.
Но вот около купца сделалось несколько свободнее: покупатели ушли, подобострастно внеся в его автоматическую кассу за эти 20 минут — 230 тысяч рублей.
Вдруг в магазин вошел бедно одетый худощавый бородач, подошел к купцу и деловито спросил:
— Башмаки на шнурках на мою ногу найдутся?
— Есть. Вот! Четырнадцать тысяч.
— Вот эти? — критически скосил глаза новый покупатель. — Да они и шести не стоят! Пять — я еще туда-сюда — дам.
В свисший набок шелковый футляр будто бы неожиданно всунули зонтик.
Купец выпрямился, как старый полковой конь, заслышавший неожиданно звук полузабытой трубы — и от его скуки и апатии следа не осталось!
Он выхватил из рук покупателя ботинок, сунул ему под нос и, бия себя в грудь, закричал:
— Вот за этот ботинок пять тысяч?! Да вы где ж такие цены видели?! Ведь это шевро!
— Это я распрекрасно вижу, а только больше пяти тысяч он никак не стоит. Ну, шесть еще, так и быть, дал бы…
— Да вы что, господин, издеваетесь, смеетесь, что ли? Ну, дайте 12 тысяч и больше уж ни копеечки не могу. Верьте совести — себе в убыток.
— Знаем мы ваши убытки! Хотите семь тысяч? А нет, так и прощайте…
Покупатель повернулся и зашагал к выходу.
— Постойте, господин! Куда же вы? Вернитесь. Ну, и пусть ни по-вашему, ни по-моему — десять тысяч — извольте!
— Пустой разговор наш, — заявил покупатель, возвращаясь и поглядывая на купца глазами авгура. — Больше восьми тысяч никак не дам.
— Ужли ж и девяти не дадите? — со стоном вскричал хозяин, хлопнув ботинком по прилавку. — Верьте совести — себе в убыток!.. Ну, знаете… чтобы хорошего покупателя не отпускать без товара — извольте: восемь с половиной.
— Восемь двести предовольно будет, — стойко возразил покупатель. — Заворачивайте, нечего там.
Купец действительно заворачивал, а лицо у него было такое, будто бы он только что прослушал концерт гениального Бетховена: глаза сверкали, а на губах бродила еще не остывшая блаженная улыбка.
— Слушайте, — недоумевающее спросил я, когда стойкий покупатель, уплатив восемь тысяч двести, ушел. — Слушайте, почему вы назвали этого человека «хорошим покупателем»?
— Помилуйте-с! Торгуется человек, как в старое доброе время! Ведь я этих самых слов уже который год не слышу. Цену понимает-с. Разве это все покупатель? Баран! Курица под ножом, а не покупатель. Смотреть на них противно!. Нешто я не человек? Все чувствую. Давеча — видели барыню? Туфли у нас помечены в двадцати четырех тысячах, я ей говорю — тридцать одну, а она хоть бы что: «заверните да заверните!». Эх, завернул бы я вам! Ведь раньше как: и я цену знал, и покупатель цену знал, и оба мы знали распрекрасно, что такое рупь целковый … Бывало, до седьмого поту торгуемся: ни я ему, ни он мне полтинника не подарим. Этакого я уважу! Потому — настоящий человек! Как это он меня давеча пятью тысячами, хе-хе, ошарашил, так я инда взыграл духом. Таково хорошее старое вспомнилось!..
— Да, — пробормотал я задумчиво, искоса поглядывая на него одним глазом. — Теперь, конечно, трудно. Цены на все большие. Вот, например, этот желтенький, что я держу в руках… Ну, за что тут восемь тысяч?..
— Как восемь? — вскинулся купец. --Эти стоят.
— Вот эти вот? Пятнадцать? Да в уме ли вы? Да в любом магазине их можно за девять…
— Пожалуйста. Пойдите за девять! Девять пар у вас возьму.
— Найду! Подумаешь, важность. Красная им цена десять тысяч.
— Поверьте же совести, что сами по 12 платим. Дайте хоть тысчонку нажить…
— Кому вы это говорите? Бросьте! Вот хотите последнее слово: 10 тысяч. Нет? — прощайте.
Я решительно направился к двери.
— Неужели одиннадцати не дадите? — завопил хозяин. — Где же это такое правило, чтоб в убыток продавать?
— Полтыщи еще прибавлю, так и быть!
Он тщательно завернул мне купленные ботинки, аккуратно перевязал их, пожал на прощание руку, что было великой честью, а когда я направился к выходу, — он выскочил вперед, широко распахнул дверь, низко поклонился и, сияя улыбкой, сказал:
— Не забывайте нас!
По остолбенелым лицам набившихся за это время в магазин покупателей можно было предположить с большим основанием, что они приняли меня за генерала Врангеля.
КОММЕНТАРИИ[править]
Впервые: Юг России, 1920, 12 апреля, № 14 (207). Печатается по тексту газеты.
…они приняли меня за генерала Врангеля… — Врангель Петр Николаевич (1878—1928) — барон, генерал-лейтенант (1917), один из главных руководителей Белого движения. В апреле 1920 г., когда был написан фельетон, Врангель был в Севастополе новым и очень популярным лицом. Он прибыл в город 4 апреля 1920 г., сменив А. И. Деникина на посту Главнокомандующего ВСЮР.