щался часто очень поздно, когда я уже спалъ; а вставать нужно было рано, да еще по приходѣ домой готовиться къ лекціямъ. Я зналъ, что нашему слугѣ онъ приказывалъ будить себя немилосердно, стаскивая одѣяло; но узналъ лишь послѣ, что иногда слуга заставалъ его утромъ спящимъ въ креслѣ за письменнымъ столомъ. Такая жизнь продолжаться долго не могла, тѣмъ болѣе что болѣзнь сердца была не изъ сладкихъ, судя по его усталому, измученному виду въ серединѣ зимы. Мѣсяца за два до его смерти мнѣ принесли извѣстіе (въ эту минуту Беккерсъ былъ дома): «ради Бога, слѣдите за Беккерсомъ, онъ убьетъ себя». На этотъ разъ дѣло обошлось благополучно — тотъ, кто принесъ извѣстіе, онъ же и предотвратилъ катастрофу. Вскорѣ затѣмъ къ Б—су пріѣхала родственница-вдова; онъ уступилъ ей свою спальню, а самъ переселился въ кабинетъ. Она пролежала у насъ, не выходя изъ комнаты, недѣли двѣ, оправляясь отъ потрясенія, причиненнаго смертью мужа, и уѣхала; но уѣхала ли изъ Москвы, не знаю. Беккерсъ какъ будто успокоился, и я уже пересталъ думать о прошломъ, какъ вдругъ утромъ какого-то злосчастнаго дня въ концѣ 1861 г., едва я одѣлся, слышу необыкновеннаго тона зовъ. Бѣгу. Беккерсъ указываетъ на свой письменный столъ со словами: «ціанистый калій и мое завѣщаніе», срываетъ съ шеи галстукъ, идетъ въ спальню и бросается на постель. На мои слова: «дайте я вставлю вамъ палецъ въ ротъ, чтобы васъ вырвало», онъ успѣлъ только сказать, что не хочетъ жить, и черезъ какихъ-нибудь пять минутъ его уже не стало. Кто и что погубило это золотое сердце, не знаю; по навѣрно не какія-либо профессорскія неудачи въ академіи.
Еще будучи за границей, я слышалъ о зародившемся въ средѣ русскихъ женщинъ стремленіи къ высшему образованію и вернулся въ Россію съ готовымъ сочувствіемъ такому движенію. Осенью 61 года я познакомился съ двумя представительницами новаго теченія, серьезно и крѣпко зараженными на подвигъ служенія женскому вопросу. Онѣ и доказали это впослѣдствіи, кончивъ курсъ въ Цюрихѣ и выдержавъ экзаменъ въ Россіи на право практики. Въ то время онѣ еще готовились держать экзаменъ изъ мужского гимназическаго курса, на что у нихъ уходили вечера, а по утрами ходили въ доступную тогда для женщинъ медицинскую академію, гдѣ слушали нѣсколькихъ профессоровъ (между прочимъ и меня) и работали въ анатомическомъ театрѣ строгаго Грубера, бывшаго однако очень довольнымъ ихъ занятіями. Какъ было не помочь такимъ достойнымъ труженицамъ! Въ концѣ академическаго года, ради поддержанія въ нихъ энергіи, я далъ обѣимъ такія двѣ темы,
