я умру около тебя, я не люблю свѣта“... Баллада была написана въ январѣ 1821 г., не задолго до свадьбы Марыли (2 февраля).
О какой же смерти говоритъ поэтъ? Позже, въ началѣ 1822 года, когда писались „Дѣды“, мы имѣемъ опять хронологическое указаніе. Густавъ, вернувшись на родину, восклицаетъ: „О, да, я былъ здѣсь, давно, въ молодости, передъ смертью, этому будетъ уже три года“. Отсюда не трудно сдѣлать выводъ, что смерть наступила въ началѣ 1819 года. Между тѣмъ объясненіе съ Марылей произошло осенью 1820 года, такъ что къ тому событію пріурочить „смерть“ возлюбленнаго Марыли нельзя. Что нибудь очень важное въ самой интимной жизни Мицкевича произошло въ то время, но что именно, при нашихъ теперешнихъ свѣдѣніяхъ о біографіи поэта сказать, кажется, нельзя. Возвращусь, однако, къ „Романтизму“, къ бреду дѣвушки, которая въ отчаяніи падаеть безъ чувствъ. На это паденіе, на крикъ страданія сбѣгается толпа людей. „Говорите молитвы“, кричитъ простой людъ: это, навѣрное, его душа. Яся быть долженъ около своей Каруси (въ первыхъ варіантахъ другое имя Эльза, Эльжуся), онъ любилъ ее при жизни! И я это слышу, и я такъ вѣрю, плачу и твержу молитвы (говоритъ отъ своего имени поэтъ). „Слушай, дѣвушка!“ восклицаетъ среди суматохи старецъ и взываетъ къ народу: „Повѣрьте ужъ моему глазу и (моему) стеклышку, я ничего не вижу вокругъ. „Духи — это созданіе кабацкой толпы (karczemnéj gawiędzi), расплавленное въ кузницѣ глупости; дѣвица бредитъ попусту, а народная масса (gmin) кощунствуетъ надъ разумомъ“. „Дѣвица чувствуетъ, скромно отвѣчаю я: а толпа вѣритъ глубоко; чувство и вѣра говорятъ мнѣ больше, чѣмъ стеклышко и глазъ мудреца. Ты знаешь мертвыя истины, невѣдомыя народу, ты видишь міръ въ пылинкѣ, въ каждой искоркѣ звѣздъ; но ты не знаешь живыхъ истинъ, ты не увидишь чуда! Имѣй сердце и смотри въ сердце!“ Такую отповѣдь поэтъ далъ разуму, который, вооруженный стекломъ телескопа, видѣлъ міры въ сіяніи далекихъ звѣздъ и съ помощью микроскопа видѣлъ міры въ пылинкѣ. Онъ назвалъ это знаніе мертвымъ, а живыя истины находилъ въ жизни чувства, сердца. Созданіе воображенія, хотя бы больного и разстроеннаго, казалось поэту въ эту эпоху реакціи противъ господства разума не обманомъ, но истиной, познаваемой только сердцемъ. Въ этомъ познаніи онъ видѣлъ существо „романтизма“, а выходку против
