какой то реальный эпизодъ изъ душевной жизни Мицкевича, вѣроятнѣе всего, минутную жажду мести, охватившую его. Изъ писемъ Мицкевича, особенно тѣхъ, въ которыхъ онъ описываетъ свое посѣщеніе Тугановичъ послѣ свадьбы Марыли и свои послѣдующія свиданія съ ней, изъ «Дѣдовъ» и изъ сонетовъ знаемъ, что ненависти къ счастливому сопернику у Мицкевича, въ сущности, не было и что для нея не было и основаній. Но что минутами эта ненависть вспыхивала, можно ли въ этомъ сомнѣваться, зная гордую и гнѣвную душу поэта, который сътакимъ трудомъ и часто такъ неудачно настраивалъ себя на кроткій ладъ. Непонятно только, почему такую минуту Мицкевичу вздумалось запечатлѣть въ сонетѣ? Представляется вѣроятнымъ, что дѣло не обошлось безъ вліянія Байрона и его злобныхъ, мстительныхъ героевъ, его Каиновъ и корсаровъ. «Я видѣлъ, какъ весь день на солнечной жарѣ бродилъ молодой охотникъ. Вотъ онъ остановился у ручья, долго смотрѣлъ вокругъ и сказалъ со вздохомъ: «я хочу видѣть ее, прежде чѣмъ навсегда покину этотъ край; хочу видѣть, но быть, невидимымъ». Въ эту минуту изъ за рѣчки вылетаетъ на конѣ охотница, одѣтая въ одежду Діаны; она удерживаетъ коня, останавливается, оборачивается назадъ; навѣрное, вдали ѣхалъ за ней товарищъ. Охотникъ отступилъ, задрожалъ и горько улыбался, устремивъ на дорогу взоръ Каина. Дрожащей рукой онъ заряжаетъ ружье, хмурится и сосредоточивается... Вотъ онъ немного отошелъ въсторону, точно отказался отъ своей мысли. Но въ этотъ мигъ онъ увидѣлъ тучу пыли. Онъ беретъ въ руки ружье, прицѣливается. Облако пыли приближается, но никто не подъѣхалъ». Горькая усмѣшка, взоръ Каина — все это байронизмъ, но какойнибудь дѣйствительный случай долженъ лежать въ основаніи этого сонета. Слишкомъ ужъ онъ реаленъ. Тайну свою, однако, Мицкевичъ унесъ въ могилу. Не будемъ гадать, какъ онъ поступилъ бы, если бы соперникъ былъ передъ нимъ.
XII сонетъ, записанный въ т. наз. альбомъ Мошинскаго (о немъ см. ниже), врывается рѣзкимъ диссонансомъ въ сонеты любви, составившіе сборникъ 1826 года. Мицкевичъ не помѣстилъ его ни въ сборникѣ 1826 года, ни въ послѣдующихъ изданіяхъ. «Поэзія, гдѣ чудная кисть твоей руки?» спрашиваетъ поэтъ, томясь въ чужомъ краю. «Не только звукъ и краски, ангелы мысли, но и перо, чернорабочій невольникъ поэта, не признаютъ на чу-
