Страница:Адам Мицкевич.pdf/400

попала впервые и «Неувѣренность» (Niepewność), которой каждая строфа кончается вопросомъ: «Что же это такое, любовь или дружба?» и которая общимъ своимъ тономъ особенно соотвѣтствуетъ позднѣйшему отношенію Мицкевича къ Ковальской, когда связь прекратилась, а осталась, по настоянію Ковальской, лишь дружба. «Я не вздыхаю, не плачу, когда не вижу тебя; а когда увижу, не теряю разума; однако, когда я долго бываю безъ тебя, чего-то мнѣ не хватаетъ, кого - то я хочу увидѣть, и, тоскуя, я часто задаю себѣ вопросъ: что же это такое, дружба или любовь?» Такъ начинается это удивительно нѣжное, изящное стихотвореніе, которое тону одесской лирики, мятежной, страстной и сладострастной, совсѣмъ не отвѣчаетъ. Безъ колебанія я его отношу къ той группѣ, къ какой относятся сонеты «Доброе утро», «Добрый вечеръ» и т. п. А разъ они восходятъ къ ковенскому періоду, то и «Кокетство» ( Zaloty) можетъ относиться къ нему же. Неглубокое стихотвореніе «Два слова», «варіаціи» котораго повторяютъ все тѣ же два слова: «Люблю тебя», можетъ относиться къ любому изъ увлеченій, однако, вѣроятнѣе всего, именно одесскихъ. Мицкевичъ хотѣлъ бурь и тревогъ, когда пріѣхалъ въ Одессу. Въ стихотвореніи «Пловецъ», написанномъ 14 апр. 1825 г., значитъ, вскорѣ послѣ пріѣзда, онъ обращается къ какой-то женщинѣ, — должно быть, къ Залѣской, — съ просьбой не тревожить свое «ангельское сердце» тревогой и отчаяніемъ при видѣ опасности, которой подвергается среди разбушевавшихся волнъ «барка странника». Вѣдь «эту барку вихрь отбилъ отъ корабля, на который пловецъ возложилъ всѣ свои надежды, и если все становится жертвой бездны, чего же ему плакать, оже ему плакать, о чемъ тревожиться? Лучше ему, среди стихій анархій (żywiołów bezrządu), бороться то и дѣло съ новыми приключеніями, нежели выбраться на сушу и оттуда смотрѣть на море и считать свои потери?» Этихъ приключеній одесская жизнь послала Мицкевичу не мало, но они не удовлетворили его. Сердце устало любить и презирать; потеря вѣры въ «корабль, на который были возложены всѣ надежды», чувствовалась такъ же горько и болѣзненно, какъ и раньше, и нечѣмъ было замѣнить ее; напротивъ, къ ней присоединилось еще чувство недовольства собой. Но сильная душа выпрямилась: поэтъ почувствовалъ стремленіе опять къ одинокимъ горнымъ вершинамъ. Въ Москву онъ пріѣхалъ уже инымъ, чѣмъ въ Одессу.