Страница:Адам Мицкевич.pdf/471

его, ни кричать, ни издѣваться надъ другими, потому что одинъ Господь Богъ знаетъ, чье мнѣніе лучше». Какъ видимъ, изъ подъ вліянія кружковщины Мицкевичъ уже окончательно вышелъ. Онъ судилъ самостоятельно, съ широкимъ знаніемъ міра и людей, которое ему дала разнообразная и сложная жизнь въ Россіи. Для духовнаго развитія поэта та обстановка, въ которой онъ жилъ, являлась чрезвычайно сильнымъ средствомъ: то въ Москвѣ, то въ Петербургѣ, среди людей, на которыхъ было обращено общественное мнѣніе, и самъ одинъ изъ самыхъ видныхъ среди нихъ. Какъ отличалось это существованіе отъ тихихъ годовъ развитія въ Вильнѣ, отъ учительства въ Ковнѣ, отъ вѣчнаго томленія по Марылѣ. Насколько не хватало Мицкевичу уже тогда болѣе широкой арены, видно изъ его словъ, что только во время слѣдствія и заключенія въ монастырѣ онъ «началъ быть веселымъ». Такъ раздѣлавшись въ цитируемомъ письмѣ съ Чечотомъ, Мицкевичъ обращается къ Зану и начинаетъ описывать свою личную жизнь: «Такъ какъ я пишу это письмо для васъ обоихъ, то за разъ ужъ я скажу свое мнѣніе и Томашу. Если его приглашаютъ на обѣдъ или, если онъ можетъ, не нарушая пристойности, итти безъ приглашенія, пусть идетъ и хорошенько поѣстъ. Вѣдь хорошій обѣдъ подкрѣпляетъ силы, а деньги лучше отдать другому, который питается на свой счетъ, или купить на нихъ табаку или книжку. Если во время обѣда можно поболтать съ хорошимъ пріятелемъ, тѣмъ лучше: такъ можно пріятно убить время, а главнѣйшая, единственная цѣль его: сохранить здоровье. Больше не о чемъ думать и нечего дѣлать. Если Томашъ играетъ въ бостонъ, онъ поступаетъ самымъ лучшимъ образомъ. Я самъ испыталъ, что, когда играешь въ бостонъ, математическіе расчеты занимаютъ сердце и охлаждаютъ умъ, и, если долго играешь, такъ даже во снѣ чудятся трефы, пики и бубны, это, право, лучше сновъ, послѣ которыхъ слезы текутъ изъ глазъ. Если Томашъ сможетъ писать, пусть пишетъ, и я отъ души желаю ему писать, но не заставляю: писать это не шить сапоги на заказъ. Я писалъ, потому что были обстоятельства, благопріятствующія музамъ, а теперь снова бездѣльничаю. «Будетъ, будеть, — закричишь ты: что это за афоризмы Адама!» Подожди, братець (bratku, обращеніе, котораго мы не встрѣчаемъ до московскаго періода въ жизни Мицкевича, и которое сильно отзывается русскимъ „братецъ“), сейчасъ я разскажу и pro domo sua. У