Мицкевичъ только благосклонно признавалъ Пушкина, но не любилъ его. Однажды, когда при немъ стали хулить Пушкина, онъ остановилъ собесѣдника замѣчаніемъ, что Пушкинъ имѣетъ права на славу, «потому что онъ первый поэтъ своего народа», похвала очень невысокая. Мицкевича превозносили въ московскихъ кругахъ превыше Пушкина, и самъ онъ скромно признавалъ первенство за польскимъ поэтомъ и радовался, что «злобы въ душѣ своей къ намъ не питалъ онъ; мы его любили; мирный, благосклонный, онъ посѣщалъ бесѣды наши. Съ нимъ дѣлились мы и чистыми мечтами, и пѣснями. Онъ вдохновленъ былъ свыше и съ высоты взиралъ на жизнь... Мы жадно слушали поэта. Онъ ушелъ на Западъ, и благословеньемъ его мы проводили». Въ письмахъ же Пушкина мы находимъ, къ удивленію, только случайныя и пустяшныя упоминанія о Мицкевичѣ. Ни въ одномъ изъ нихъ нельзя прочесть сколько нибудь близкаго чувства къпольскому поэту. На прощальномъ обѣдѣ въ Москвѣ, когда Мицкевичу былъ поднесенъ кубокъ, Пушкинъ не присутствовалъ. 18 марта 1828 года въ письмѣ поэта къ Одынцу мы находимъ нѣсколько строкъ о Пушкинѣ: «Когда нибудь я напишу о немъ подробнѣе, теперь скажу только, что я съ нимъ знакомъ, и мы часто видимся. Пушкинъ почти моего возраста (на два мѣсяца младше), Въ разговорѣ очень остроуменъ и увлекателенъ, читалъ много и хорошо, знаетъ современную литературу, о поэзіи имѣетъ чистыя и возвышенныя понятія. Теперь написалъ трагедію: «Борисъ Годуновъ»; я знаю изъ нея нѣсколько сценъ въ историческомъ жанрѣ; онѣ хорошозадуманы, подробности прекрасны». Вотъ и все. И позже, когда Пушкинъ былъ убить на дуэли, опять тотъ же благосклонный, но суховатый отзывъ: «я близко зналъ русскаго поэта, и притомъ довольно долгое время. Я считалъ его человѣкомъ нѣсколько легкомысленнымъ и впечатлительнымъ, но всегда искреннимъ, благороднымъ, экспансивнымъ. Повидимому, недостатки его происходили отъ условій, въ которыхъ онъ жилъ, а то, что было въ немъ хорошаго, вытекало изъ его собственнаго сердца». Пишутъ ли такъ о людяхъ, смерть которыхъ искренно поразила. И ещесоставилась легенда, будто Мицкевичъ вызвалъ на дуэль убійцу Пушкина, Дантеса! И въ знаменитомъ своемъ, стихотвореніи, гдѣ разсказывается, какъ «двое юношей» укрывались подъ однимъ плащомъ у памятника Петра Великаго, упоминается, что «знали
