такихъ яблонь, вѣтви которой гнулись отъ тяжести плодовъ. Утоливъ голодъ, Элиза подперла вѣтви палочками и углубилась въ самую чащу лѣса. Тамъ стояла такая тишина, что Элиза слышала свои собственные шаги, слышала шуршанье каждаго сухого листка, попадавшагося ей подъ ноги. Ни единой птички не залетало въ эту глушь, ни единый солнечный лучъ не проскальзывалъ сквозь сплошную чащу вѣтвей. Высокіе стволы стояли плотными рядами, точно бревенчатыя стѣны; никогда еще Элиза не бывала въ такой глуши.
Ночью стало еще темнѣе; во мху не свѣтилось ни единаго свѣтлячка. Печально улеглась Элиза на траву, и вдругъ ей показалось, что вѣтви надъ ней раздвинулись и на нее глянулъ добрыми очами Самъ Господь Богъ; маленькіе ангелочки выглядывали изъ-за его головы и изъ-подъ рукъ.
Проснувшись утромъ, она и сама не знала, было-ли то во снѣ или на яву.
Отправившись дальше, Элиза встрѣтила старушку съ корзинкой ягодъ; старушка дала дѣвушкѣ горсточку ягодъ, а Элиза спросила ее, не проѣзжали-ли тутъ, по лѣсу, одиннадцать принцевъ?
— Нѣтъ, сказала старушка:—но вчера я видѣла здѣсь на рѣкѣ одиннадцать лебедей въ золотыхъ коронахъ.
И старушка вывела Элизу къ обрыву, подъ которымъ протекала рѣка. По обѣимъ берегамъ росли деревья, простиравшія навстрѣчу другъ другу свои длинныя, густо покрытыя листьями вѣтви. Тѣ изъ деревьевъ, которымъ въ ихъ естественномъ положеніи не удавалось сплести своихъ вѣтвей съ вѣтвями ихъ братьевъ на противоположномъ берегу, такъ вытягивались надъ водой, что корни ихъ вылѣзали изъ земли, и они таки добивались своего.
Элиза простилась со старушкой и пошла къ устью рѣки, впадавшей въ открытое море.
И вотъ, передъ молодой дѣвушкой открылось чудное безбрежное море, но на всемъ водяномъ пространствѣ не виднѣлось ни одного паруса, не было ни единой лодочки, на которой бы она могла пуститься въ дальнѣйшій путь. Элиза посмотрѣла на безчисленные валуны, выброшенные на берегъ моремъ: вода отшлифовала ихъ такъ, что они стали совсѣмъ гладкими и круглыми. Всѣ остальные, выброшенные моремъ предметы: стекло, желѣзо и камни—тоже носили слѣды этой шлифовки,
таких яблонь, ветви которой гнулись от тяжести плодов. Утолив голод, Элиза подпёрла ветви палочками и углубилась в самую чащу леса. Там стояла такая тишина, что Элиза слышала свои собственные шаги, слышала шуршанье каждого сухого листка, попадавшегося ей под ноги. Ни единой птички не залетало в эту глушь, ни единый солнечный луч не проскальзывал сквозь сплошную чащу ветвей. Высокие стволы стояли плотными рядами, точно бревенчатые стены; никогда ещё Элиза не бывала в такой глуши.
Ночью стало ещё темнее; во мху не светилось ни единого светлячка. Печально улеглась Элиза на траву, и вдруг ей показалось, что ветви над ней раздвинулись и на неё глянул добрыми очами Сам Господь Бог; маленькие ангелочки выглядывали из-за его головы и из-под рук.
Проснувшись утром, она и сама не знала, было ли то во сне или наяву.
Отправившись дальше, Элиза встретила старушку с корзинкой ягод; старушка дала девушке горсточку ягод, а Элиза спросила её, не проезжали ли тут, по лесу, одиннадцать принцев?
— Нет, сказала старушка: — но вчера я видела здесь на реке одиннадцать лебедей в золотых коронах.
И старушка вывела Элизу к обрыву, под которым протекала река. По обеим берегам росли деревья, простиравшие навстречу друг другу свои длинные, густо покрытые листьями ветви. Те из деревьев, которым в их естественном положении не удавалось сплести своих ветвей с ветвями их братьев на противоположном берегу, так вытягивались над водой, что корни их вылезали из земли, и они таки добивались своего.
Элиза простилась со старушкой и пошла к устью реки, впадавшей в открытое море.
И вот, перед молодой девушкой открылось чудное безбрежное море, но на всём водяном пространстве не виднелось ни одного паруса, не было ни единой лодочки, на которой бы она могла пуститься в дальнейший путь. Элиза посмотрела на бесчисленные валуны, выброшенные на берег морем: вода отшлифовала их так, что они стали совсем гладкими и круглыми. Все остальные, выброшенные морем предметы: стекло, железо и камни — тоже носили следы этой шлифовки,
