ней роднѣ, про которую тутъ ничего и не знали. Домикъ старичковъ, со скамеечкой на площадкѣ лѣстницы, подъ тѣнью липы, былъ снесенъ по распоряженію магистрата,—больно ужъ онъ былъ ветхъ. Позже, когда пришелъ въ ветхость и старый монастырь, кладбище упразднили, и могильная плита Пребена и Марты пошла въ продажу вмѣстѣ со всѣмъ остальнымъ. Ну, и случилось вотъ ей уцѣлѣть! Теперь на ней играютъ дѣти, а прислуга сушитъ кухонную посуду! Новая же улица идетъ какъ-разъ надъ мѣстомъ вѣчнаго успокоенія стараго Пребена и его супруги. И никто больше и не вспомнитъ ихъ!..
Тутъ старикъ-разсказчикъ грустно покачалъ головой.
— Забыты! Все на свѣтѣ предается забвенію!—добавилъ онъ.
Разговоръ перешелъ на другое, но самый младшій мальчикъ, съ большими серьезными глазами, вскарабкался на стулъ, откинулъ занавѣси и сталъ смотрѣть на дворъ, гдѣ лежала, вся облитая яснымъ луннымъ свѣтомъ, большая каменная плита. Прежде она казалась ему простымъ гладкимъ камнемъ, теперь же стала для него какъ бы страницею, вырванною изъ старой хроники. Старый камень хранилъ въ себѣ все, что слышалъ сейчасъ мальчикъ о Пребенѣ и Мартѣ. И мальчуганъ смотрѣлъ на него, смотрѣлъ на ясный, свѣтлый мѣсяцъ, на чистый прозрачный воздухъ, и ему казалось, что съ мѣсяца смотритъ на землю ликъ Самого Творца.
— Забыты! Все на свѣтѣ предается забвенію!—раздалось въ комнатѣ, и въ ту же минуту незримый ангелъ поцѣловалъ ребенка въ грудь и въ лобъ, и тихо прошепталъ: „Сохрани въ душѣ зароненныя туда сѣмена. Храни ихъ, пока они не созрѣютъ. Знай, дитя, что, благодаря тебѣ, стертая надпись старой могильной плиты вновь засіяетъ передъ грядущими поколѣніями золотыми буквами! Старые супруги опять побредутъ рука объ руку по улицѣ, опять будутъ сидѣть на скамеечкѣ подъ тѣнью липы, такіе же бодрые, свѣжіе, съ румянцемъ на щекахъ, и ласково кивать головою и бѣдному, и богатому. Пройдутъ года, и зароненныя въ твою душу сѣмена взойдутъ поэтическимъ твореніемъ. Доброе и прекрасное не предается забвенію, но вѣчно живетъ въ преданіяхъ и пѣсняхъ!“
ней родне, про которую тут ничего и не знали. Домик старичков, со скамеечкой на площадке лестницы, под тенью липы, был снесён по распоряжению магистрата, — больно уж он был ветх. Позже, когда пришёл в ветхость и старый монастырь, кладбище упразднили, и могильная плита Пребена и Марты пошла в продажу вместе со всем остальным. Ну, и случилось вот ей уцелеть! Теперь на ней играют дети, а прислуга сушит кухонную посуду! Новая же улица идёт как раз над местом вечного успокоения старого Пребена и его супруги. И никто больше и не вспомнит их!..
Тут старик-рассказчик грустно покачал головой.
— Забыты! Всё на свете предаётся забвению! — добавил он.
Разговор перешёл на другое, но самый младший мальчик, с большими серьёзными глазами, вскарабкался на стул, откинул занавеси и стал смотреть на двор, где лежала, вся облитая ясным лунным светом, большая каменная плита. Прежде она казалась ему простым гладким камнем, теперь же стала для него как бы страницею, вырванною из старой хроники. Старый камень хранил в себе всё, что слышал сейчас мальчик о Пребене и Марте. И мальчуган смотрел на него, смотрел на ясный, светлый месяц, на чистый прозрачный воздух, и ему казалось, что с месяца смотрит на землю лик Самого Творца.
— Забыты! Всё на свете предаётся забвению! — раздалось в комнате, и в ту же минуту незримый ангел поцеловал ребёнка в грудь и в лоб, и тихо прошептал: «Сохрани в душе заронённые туда семена. Храни их, пока они не созреют. Знай, дитя, что, благодаря тебе, стёртая надпись старой могильной плиты вновь засияет перед грядущими поколениями золотыми буквами! Старые супруги опять побредут рука об руку по улице, опять будут сидеть на скамеечке под тенью липы, такие же бодрые, свежие, с румянцем на щеках, и ласково кивать головою и бедному, и богатому. Пройдут года, и заронённые в твою душу семена взойдут поэтическим творением. Доброе и прекрасное не предаётся забвению, но вечно живёт в преданиях и песнях!»
