лись блестящими бѣлыми цвѣточками! Мельчайшія развѣтвленія вѣтвей, которыхъ лѣтомъ и не видно изъ за густой листвы, теперь ясно вырисовывались тончайшимъ кружевнымъ узоромъ ослѣпительной бѣлизны; отъ каждой вѣтки какъ будто лилось сіянье! Плакучая береза, колеблемая вѣтромъ, казалось, ожила; длинныя вѣтви ея съ пушистою бахрамой тихо шевелились—точь въ точь, какъ лѣтомъ! Вотъ было великолѣпіе! Встало солнышко… Ахъ! какъ все вдругъ засверкало и загорѣлось крошечными, ослѣпительно-бѣлыми огоньками! Все было точно осыпано алмазною пылью, а на снѣгу переливались крупные брилліанты!
— Что за прелесть!—сказала молодая дѣвушка, вышедшая въ садъ подъ руку съ молодымъ человѣкомъ. Они остановились какъ разъ возлѣ снѣгура и смотрѣли на сверкающія деревья.
— Лѣтомъ такого великолѣпія не увидишь!—сказала она, вся сіяя отъ удовольствія.
— И такого молодца—тоже!—сказалъ молодой человѣкъ, указывая на снѣгура.—Онъ безподобенъ!
Молодая дѣвушка засмѣялась, кивнула головкой снѣгуру и пустилась съ молодымъ человѣкомъ по снѣгу въ припрыжку; такъ и захрустѣло у нихъ подъ ногами, точно они бѣжали по крахмалу.
— Кто такіе приходили эти двое?—спросилъ снѣгуръ цѣпную собаку.—Ты, вѣдь, живешь тутъ подольше меня; знаешь ты ихъ?
— Знаю!—сказала собака.—Она гладила меня, а онъ бросалъ косточки,—такихъ я не кусаю.
— А что же они изъ себя изображаютъ?—спросилъ снѣгуръ.
— Парррочку!—сказала цѣпная собака.—Вотъ они поселятся въ конурѣ и будутъ вмѣстѣ глодать кости! Вонъ! Вонъ!
— Ну а значатъ они что-нибудь, какъ вотъ я да ты?
— Да, вѣдь, они господа!—сказала цѣпная собака.—Куда какъ мало смыслитъ тотъ, кто только вчера вылѣзъ на свѣтъ Божій! Это я по тебѣ вижу! Вотъ, я такъ богата и годами и знаніемъ! Я всѣхъ, всѣхъ знаю здѣсь! Да, я знавала времена получше!.. Не мерзла тутъ въ холодъ на цѣпи! Вонъ! Вонъ!
— Славный морозецъ!—сказалъ снѣгуръ.—Ну, ну, разсказывай, разсказывай! Только не греми цѣпью, а то меня просто коробитъ!
— Вонъ! Вонъ!—залаяла цѣпная собака.—Я была щен-
лись блестящими белыми цветочками! Мельчайшие разветвления ветвей, которых летом и не видно из-за густой листвы, теперь ясно вырисовывались тончайшим кружевным узором ослепительной белизны; от каждой ветки как будто лилось сиянье! Плакучая берёза, колеблемая ветром, казалось, ожила; длинные ветви её с пушистою бахромой тихо шевелились — точь в точь, как летом! Вот было великолепие! Встало солнышко… Ах! как всё вдруг засверкало и загорелось крошечными, ослепительно-белыми огоньками! Всё было точно осыпано алмазною пылью, а на снегу переливались крупные бриллианты!
— Что за прелесть! — сказала молодая девушка, вышедшая в сад под руку с молодым человеком. Они остановились как раз возле снегура и смотрели на сверкающие деревья.
— Летом такого великолепия не увидишь! — сказала она, вся сияя от удовольствия.
— И такого молодца — тоже! — сказал молодой человек, указывая на снегура. — Он бесподобен!
Молодая девушка засмеялась, кивнула головкой снегуру и пустилась с молодым человеком по снегу вприпрыжку; так и захрустело у них под ногами, точно они бежали по крахмалу.
— Кто такие приходили эти двое? — спросил снегур цепную собаку. — Ты, ведь, живёшь тут подольше меня; знаешь ты их?
— Знаю! — сказала собака. — Она гладила меня, а он бросал косточки, — таких я не кусаю.
— А что же они из себя изображают? — спросил снегур.
— Парррочку! — сказала цепная собака. — Вот они поселятся в конуре и будут вместе глодать кости! Вон! Вон!
— Ну а значат они что-нибудь, как вот я да ты?
— Да, ведь, они господа! — сказала цепная собака. — Куда как мало смыслит тот, кто только вчера вылез на свет Божий! Это я по тебе вижу! Вот, я так богата и годами и знанием! Я всех, всех знаю здесь! Да, я знавала времена получше!.. Не мёрзла тут в холод на цепи! Вон! Вон!
— Славный морозец! — сказал снегур. — Ну, ну, рассказывай, рассказывай! Только не греми цепью, а то меня просто коробит!
— Вон! Вон! — залаяла цепная собака. — Я была щен-
