— Госпожа Метта Могенсъ!—сказалъ онъ.—Помнишь-ли ты, какъ твой мужъ посадилъ на кобылку моего отца? Ты просила за него, но просьбы не помогли, онъ долженъ былъ сидѣть, пока не искалѣчится; тогда ты подкралась къ нему, какъ я теперь къ тебѣ, и сама подложила ему камешекъ, сперва подъ одну, потомъ подъ другую ногу, чтобы дать ему отдохнуть. Никто не замѣтилъ этого, или всѣ сдѣлали видъ, что не замѣтили,—ты была, вѣдь, молодою доброю госпожей ихъ! Вотъ что разсказывалъ мнѣ мой отецъ, и я скрылъ это въ моемъ сердцѣ, скрылъ, но не забылъ! Теперь я освобожу тебя, госпожа Метта Могенсъ.
Они вывели изъ конюшни лошадей и помчались въ дождь и вѣтеръ прочь отъ замка, за помощью.
— Ты щедро платишь за мою маленькую услугу старику!—сказала Метта Могенсъ.
— Скрыто—не забыто!—повторилъ слуга.
Разбойниковъ повѣсили.
Стоялъ старый замокъ; стоитъ онъ и посейчасъ; но владѣетъ имъ не Метта Могенсъ, а другой дворянскій родъ.
Было это уже въ наше время. Золоченые шпицы башенъ сіяли на солнцѣ, маленькіе лѣсные островки выглядывали изъ воды словно букеты, а вокругъ нихъ плавали бѣлые лебеди. Въ саду цвѣли розы, но сама владѣтельница замка была свѣжѣе, прекраснѣе лепестка розы. Она вся сіяла отъ радости, отъ сознанія сдѣланнаго ею добраго дѣла. Добрыя дѣла ея не кричатъ о себѣ по свѣту, но находятъ себѣ пріютъ въ сердцахъ людей; тамъ они скрыты, но не забыты.
Вотъ она идетъ изъ замка къ одинокой лачужкѣ въ полѣ. Въ ней живетъ бѣдная параличная дѣвушка. Единственное окошечко ея коморки было обращено на сѣверъ, и солнце не заглядывало къ ней никогда. Она видѣла въ окно только краешекъ поля, ограниченнаго высокою насыпью. Но сегодня въ комнаткѣ сіяетъ солнышко, теплое Господне солнышко! Оно свѣтитъ съ юга въ новое окошко, прорубленное въ прежде глухой стѣнѣ.
Параличная сидитъ и грѣется на солнышкѣ, любуется лѣсомъ и берегомъ морскимъ; свѣтъ вдругъ такъ расширился для нея, пріобрѣлъ новую красоту, и все это—по одному слову ласковой владѣтельницы замка.
— Мнѣ ничего не стоило сказать его и сдѣлать это ма-
— Госпожа Метта Могенс! — сказал он. — Помнишь ли ты, как твой муж посадил на кобылку моего отца? Ты просила за него, но просьбы не помогли, он должен был сидеть, пока не искалечится; тогда ты подкралась к нему, как я теперь к тебе, и сама подложила ему камешек, сперва под одну, потом под другую ногу, чтобы дать ему отдохнуть. Никто не заметил этого, или все сделали вид, что не заметили, — ты была, ведь, молодою доброю госпожой их! Вот что рассказывал мне мой отец, и я скрыл это в моём сердце, скрыл, но не забыл! Теперь я освобожу тебя, госпожа Метта Могенс.
Они вывели из конюшни лошадей и помчались в дождь и ветер прочь от замка, за помощью.
— Ты щедро платишь за мою маленькую услугу старику! — сказала Метта Могенс.
— Скрыто — не забыто! — повторил слуга.
Разбойников повесили.
Стоял старый замок; стоит он и посейчас; но владеет им не Метта Могенс, а другой дворянский род.
Было это уже в наше время. Золочёные шпицы башен сияли на солнце, маленькие лесные островки выглядывали из воды словно букеты, а вокруг них плавали белые лебеди. В саду цвели розы, но сама владетельница замка была свежее, прекраснее лепестка розы. Она вся сияла от радости, от сознания сделанного ею доброго дела. Добрые дела её не кричат о себе по свету, но находят себе приют в сердцах людей; там они скрыты, но не забыты.
Вот она идёт из замка к одинокой лачужке в поле. В ней живёт бедная параличная девушка. Единственное окошечко её коморки было обращено на север, и солнце не заглядывало к ней никогда. Она видела в окно только краешек поля, ограниченного высокою насыпью. Но сегодня в комнатке сияет солнышко, тёплое Господне солнышко! Оно светит с юга в новое окошко, прорубленное в прежде глухой стене.
Параличная сидит и греется на солнышке, любуется лесом и берегом морским; свет вдруг так расширился для неё, приобрёл новую красоту, и всё это — по одному слову ласковой владетельницы замка.
— Мне ничего не стоило сказать его и сделать это ма-
