ники сѣдой древности, извлеченные изъ старинныхъ замковъ, изъ древнихъ торфяныхъ болотъ.“
Но, чтобы обнять взглядомъ, охватить эту пеструю подавляюще-грандіозную панораму въ цѣломъ и описать ее, нужно сжать, уменьшить ее до игрушечныхъ размѣровъ.
Да, на Марсовомъ полѣ, словно на гигантскомъ игрушечномъ столѣ, подъ елкою, красовался замокъ Алладина, воздвигнутый соединенными усиліями искусства и промышленности, а вокругъ замка были разставлены диковинныя и величественныя бездѣлушки изъ всѣхъ странъ міра; каждая національность могла унести отсюда воспоминаніе о своей родинѣ.
Тутъ возвышался египетскій дворецъ, тамъ караванъ-сарай пустыни, мимо котораго проносился на верблюдѣ житель знойной степи, бедуинъ, здѣсь шли русскія конюшни съ огненными, великолѣпными конями, тамъ ютилось крытое соломой жилище датскаго крестьянина съ развѣвающимся Данеброгомъ на крышѣ, а рядомъ великолѣпный, деревянный, изукрашенный рѣзьбою далекарлійскій домъ Густава Вазы. Американскія хижины, англійскіе коттеджи, французскіе павильоны, турецкіе кіоски, всевозможныя церкви и театры были прихотливо разбросаны по свѣжей, покрытой дерномъ площади, гдѣ журчала вода, росли цвѣтущіе кусты, рѣдкія породы деревъ, помѣщались оранжереи, сразу переносившія посѣтителей въ тропическіе лѣса, раскинулись подъ навѣсами цѣлые сады розъ, словно перенесенные сюда изъ Дамаска. Какое разнообразіе красокъ, какое благоуханіе!
Въ искусственныя сталактитовыя пещеры, были вдѣланы гигантскихъ размѣровъ акваріумы, одни съ прѣсною, другіе съ соленою водой. Тутъ зритель попадалъ въ царство рыбъ и полиповъ, какъ будто опускался на дно морское!
Такъ вотъ что представляло теперь, по разсказамъ, Марсово поле, и по этому-то празднично убранному пиршественному столу двигались, словно миріады муравьевъ, несмѣтныя толпы людей пѣшкомъ или въ ручныхъ креслахъ,—не всякія ноги могутъ, вѣдь, выдержать такое странствіе!
Люди наводняли выставку съ ранняго утра и до поздняго вечера. По Сенѣ скользили пароходъ за пароходомъ, переполненные пассажирами, вереницы экипажей на улицахъ все увеличивались, пѣшихъ и верховыхъ все прибывало; омнибусы и дилижансы были набиты биткомъ, унизаны людьми сплошь. И все это двигалось по одному направленію, къ одной цѣли, къ
ники седой древности, извлечённые из старинных замков, из древних торфяных болот.»
Но, чтобы обнять взглядом, охватить эту пеструю подавляюще грандиозную панораму в целом и описать её, нужно сжать, уменьшить её до игрушечных размеров.
Да, на Марсовом поле, словно на гигантском игрушечном столе, под ёлкою, красовался замок Алладина, воздвигнутый соединёнными усилиями искусства и промышленности, а вокруг замка были расставлены диковинные и величественные безделушки из всех стран мира; каждая национальность могла унести отсюда воспоминание о своей родине.
Тут возвышался египетский дворец, там караван-сарай пустыни, мимо которого проносился на верблюде житель знойной степи, бедуин, здесь шли русские конюшни с огненными, великолепными конями, там ютилось крытое соломой жилище датского крестьянина с развевающимся Данеброгом на крыше, а рядом великолепный, деревянный, изукрашенный резьбою далекарлийский дом Густава Вазы. Американские хижины, английские коттеджи, французские павильоны, турецкие киоски, всевозможные церкви и театры были прихотливо разбросаны по свежей, покрытой дёрном площади, где журчала вода, росли цветущие кусты, редкие породы деревьев, помещались оранжереи, сразу переносившие посетителей в тропические леса, раскинулись под навесами целые сады роз, словно перенесённые сюда из Дамаска. Какое разнообразие красок, какое благоухание!
В искусственные сталактитовые пещеры были вделаны гигантских размеров аквариумы, одни с пресною, другие с солёною водой. Тут зритель попадал в царство рыб и полипов, как будто опускался на дно морское!
Так вот что представляло теперь, по рассказам, Марсово поле, и по этому-то празднично убранному пиршественному столу двигались, словно мириады муравьёв, несметные толпы людей пешком или в ручных креслах, — не всякие ноги могут, ведь, выдержать такое странствие!
Люди наводняли выставку с раннего утра и до позднего вечера. По Сене скользили пароход за пароходом, переполненные пассажирами, вереницы экипажей на улицах всё увеличивались, пеших и верховых всё прибывало; омнибусы и дилижансы были набиты битком, унизаны людьми сплошь. И всё это двигалось по одному направлению, к одной цели, к
