Явились люди съ заступами и желѣзными ломами и принялись выкапывать дерево; затѣмъ подъѣхала телѣга, запряженная лошадьми; дерево, со всѣми его корнями и приставшей къ нимъ землею, подняли, закутали корни въ рогожи, словно въ теплый ножной мѣшокъ, затѣмъ взвалили деревцо на телѣгу и крѣпко привязали. Судьба назначила ему расти въ великой столицѣ Франціи, въ городѣ городовъ.
Телѣга двинулась, вѣтви и листья каштана задрожали, сама Дріада вся затрепетала отъ сладостнаго ожиданія.
„Въ путь! Въ путь!“ слышалось ей въ каждомъ біеньи пульса. „Въ путь! Въ путь!“ лепетала она дрожащимъ голосомъ и даже забыла проститься съ родиною, съ высокою колеблющеюся травой, съ невинными ромашками, смотрѣвшими на нее, какъ на важную особу въ саду Господнемъ, какъ на юную принцессу, которая разыгрывала тутъ на лонѣ природы простую пастушку.
Каштановое дерево кивало съ телѣги вѣтвями, какъ бы говоря: „прощайте, прощайте!“ или „въ путь, въ путь!“—что именно, Дріада сама не знала. Она была полна одною мыслью, одною мечтой объ ожидавшихъ ее новыхъ чудесахъ—новыхъ и въ то же время столь знакомыхъ! Ни одинъ ребенокъ въ невинной радости сердца, ни одна пылкая человѣческая натура въ порывѣ чувственности не предавались такимъ радужнымъ мечтамъ, какъ Дріада на пути въ Парижъ.
И вмѣсто „прости“ губы ея шептали: „въ путь! въ путь!“
Колеса вертѣлись, телѣга подвигалась впередъ, даль приближалась, затѣмъ оставалась позади; окрестности мѣнялись, какъ мѣняются облака. Виноградники, лѣса, деревушки, виллы и сады выступали и пробѣгали мимо. Каштановое деревцо все подвигалось впередъ, а съ нимъ и Дріада. Поѣздъ за поѣздомъ пролетали мимо другъ друга, скрещивали свои пути; паровозы выпускали облака дыма, принимавшія причудливыя очертанія и рисовавшія Дріадѣ картины Парижа, откуда неслись поѣзда и куда стремилась она.
Все вокругъ какъ будто знало, должно было понимать, куда лежитъ ея путь, и ей казалось, что каждое встрѣчное деревцо протягиваетъ къ ней вѣтви съ мольбою: „Возьми и меня съ собой!“ Въ каждомъ деревцѣ, вѣдь, тоже жила Дріада, обуреваемая такою же страстною тоской!
Но какая быстрая смѣна картинъ! Какая пестрота! Дома словно выростали изъ-подъ земли, становились все многочислен-
Явились люди с заступами и железными ломами и принялись выкапывать дерево; затем подъехала телега, запряжённая лошадьми; дерево, со всеми его корнями и приставшей к ним землёю, подняли, закутали корни в рогожи, словно в тёплый ножной мешок, затем взвалили деревцо на телегу и крепко привязали. Судьба назначила ему расти в великой столице Франции, в городе городов.
Телега двинулась, ветви и листья каштана задрожали, сама Дриада вся затрепетала от сладостного ожидания.
«В путь! В путь!» слышалось ей в каждом биеньи пульса. «В путь! В путь!» лепетала она дрожащим голосом и даже забыла проститься с родиною, с высокою колеблющеюся травой, с невинными ромашками, смотревшими на неё, как на важную особу в саду Господнем, как на юную принцессу, которая разыгрывала тут на лоне природы простую пастушку.
Каштановое дерево кивало с телеги ветвями, как бы говоря: «прощайте, прощайте!» или «в путь, в путь!» — что именно, Дриада сама не знала. Она была полна одною мыслью, одною мечтой об ожидавших её новых чудесах — новых и в то же время столь знакомых! Ни один ребёнок в невинной радости сердца, ни одна пылкая человеческая натура в порыве чувственности не предавались таким радужным мечтам, как Дриада на пути в Париж.
И вместо «прости» губы её шептали: «в путь! в путь!»
Колёса вертелись, телега подвигалась вперёд, даль приближалась, затем оставалась позади; окрестности менялись, как меняются облака. Виноградники, леса, деревушки, виллы и сады выступали и пробегали мимо. Каштановое деревцо всё подвигалось вперёд, а с ним и Дриада. Поезд за поездом пролетали мимо друг друга, скрещивали свои пути; паровозы выпускали облака дыма, принимавшие причудливые очертания и рисовавшие Дриаде картины Парижа, откуда неслись поезда и куда стремилась она.
Всё вокруг как будто знало, должно было понимать, куда лежит её путь, и ей казалось, что каждое встречное деревцо протягивает к ней ветви с мольбою: «Возьми и меня с собой!» В каждом деревце, ведь, тоже жила Дриада, обуреваемая такою же страстною тоской!
Но какая быстрая смена картин! Какая пестрота! Дома словно вырастали из-под земли, становились всё многочислен-
