словно баюкая; и мать, и ребенокъ казались спящими. Рыбка совсѣмъ перепугалась: она, вѣдь, не знала, что они не могутъ больше проснуться. Водяныя растенія обвивали бортъ корабля и сплелись бесѣдкой надъ прекрасными трупами матери и ребенка. Какъ тутъ было тихо, пустынно! Рыбка поспѣшила поскорѣе убраться отсюда, туда, гдѣ вода была освѣщена ярче, и гдѣ попадались живыя рыбы. Немного спустя, рыбка встрѣтила молодого кита, огромнаго-преогромнаго.
— Не ѣшь меня!—взмолилась рыбка.—Я такая маленькая, меня и на глотокъ-то не хватитъ, а мнѣ такъ хочется жить!
— А что тебѣ понадобилось тутъ, въ глубинѣ? Тутъ ваша сестра не водится!—сказалъ китъ.
И рыбка разсказала ему о длинномъ диковинномъ угрѣ, или чѣмъ тамъ была эта штука, которая погрузилась сверху и напугала даже самыхъ храбрыхъ обитателей моря.
— Ого!—сказалъ китъ, и такъ потянулъ въ себя воду, что можно было представить себѣ, какой онъ пуститъ фонтанъ, когда опять вынырнетъ на поверхность!—Ого!—продолжалъ китъ.—Такъ это та штука, что пощекотала меня по спинѣ, когда я повернулся на другой бокъ! А я то думалъ, что это корабельная мачта и радовался было, что нашелъ себѣ хорошую чесалку! Но случилось это не тутъ! Нѣтъ, штука та лежитъ подальше! Что-жъ, надо отъ нечего дѣлать разслѣдовать, въ чемъ дѣло!
И онъ поплылъ впередъ, а маленькая рыбка за нимъ—на почтительномъ разстояніи,—онъ оставлялъ за собою такой бурный, пѣнящійся слѣдъ.
На пути они встрѣтили акулу и старую мечъ-рыбу. Тѣ тоже слышали о диковинномъ тонкомъ и длинномъ угрѣ, но еще не видѣли его и непремѣнно хотѣли.
Потомъ явился морской котъ.
— И я съ вами!—сказалъ онъ.—И если этотъ большой морской змѣй не толще якорной цѣпи, я разомъ перекушу его пополамъ!—Тутъ онъ открылъ свою пасть и показалъ шесть рядовъ зубовъ.—Я могу оставить ими мѣтку на корабельномъ якорѣ, такъ ужъ этакій-то стебелекъ и подавно перекушу!
— Вотъ онъ!—сказалъ китъ.—Я вижу его!—Онъ воображалъ, что видитъ лучше другихъ.—Глядите, какъ онъ подымается, извивается, корчится!
Но это былъ вовсе не морской змѣй, а огромнѣйшій морской угорь, въ нѣсколько саженъ длиною.
словно баюкая; и мать, и ребёнок казались спящими. Рыбка совсем перепугалась: она, ведь, не знала, что они не могут больше проснуться. Водяные растения обвивали борт корабля и сплелись беседкой над прекрасными трупами матери и ребёнка. Как тут было тихо, пустынно! Рыбка поспешила поскорее убраться отсюда, туда, где вода была освещена ярче, и где попадались живые рыбы. Немного спустя, рыбка встретила молодого кита, огромного-преогромного.
— Не ешь меня! — взмолилась рыбка. — Я такая маленькая, меня и на глоток-то не хватит, а мне так хочется жить!
— А что тебе понадобилось тут, в глубине? Тут ваша сестра не водится! — сказал кит.
И рыбка рассказала ему о длинном диковинном угре, или чем там была эта штука, которая погрузилась сверху и напугала даже самых храбрых обитателей моря.
— Ого! — сказал кит, и так потянул в себя воду, что можно было представить себе, какой он пустит фонтан, когда опять вынырнет на поверхность! — Ого! — продолжал кит. — Так это та штука, что пощекотала меня по спине, когда я повернулся на другой бок! А я то думал, что это корабельная мачта и радовался было, что нашёл себе хорошую чесалку! Но случилось это не тут! Нет, штука та лежит подальше! Что ж, надо от нечего делать расследовать, в чём дело!
И он поплыл вперёд, а маленькая рыбка за ним — на почтительном расстоянии, — он оставлял за собою такой бурный, пенящийся след.
На пути они встретили акулу и старую меч-рыбу. Те тоже слышали о диковинном тонком и длинном угре, но ещё не видели его и непременно хотели.
Потом явился морской кот.
— И я с вами! — сказал он. — И если этот большой морской змей не толще якорной цепи, я разом перекушу его пополам! — Тут он открыл свою пасть и показал шесть рядов зубов. — Я могу оставить ими метку на корабельном якоре, так уж этакий-то стебелёк и подавно перекушу!
— Вот он! — сказал кит. — Я вижу его! — Он воображал, что видит лучше других. — Глядите, как он подымается, извивается, корчится!
Но это был вовсе не морской змей, а огромнейший морской угорь, в несколько сажен длиною.
