толпой нищихъ, направилось въ гостиницу, я быстро вернулся назадъ и зажалъ въ руку дѣвушки скудо. Она осязаніемъ узнала стоимость монеты, щеки ея вспыхнули, она наклонилась, и ея прекрасныя свѣжія уста коснулись моей руки. Я весь вздрогнулъ, вырвалъ у нея руку и поспѣшилъ догнать остальныхъ.
Въ большомъ каминѣ, занимавшемъ чуть не всю стѣну комнаты, пылалъ огонь. Дымъ клубами взвивался къ закопченному потолку; пришлось выйти на воздухъ. Намъ стали накрывать столъ въ тѣни высокихъ плакучихъ ивъ, но мы прежде, чѣмъ позавтракать, рѣшили осмотрѣть храмы. Пришлось пробираться сквозь густую чащу кустовъ. Фабіани и Дженаро сложили руки на подобіе носилокъ и понесли Франческу.—Ужасное путешествіе!—говорила она, смѣясь.—Помилуйте, Eccellenza!—сказалъ одинъ изъ нашихъ проводниковъ.—Теперь здѣсь превосходно! А вотъ года три тому назадъ такъ и впрямь прохода не было,—одинъ тернъ! Когда же я былъ ребенкомъ, самыя колонны были покрыты землею и пескомъ.—Остальные проводники подтвердили его слова. Мы продолжали идти впередъ въ сопровожденіи толпы нищихъ, молча поглядывавшихъ на насъ. Стоило же намъ встрѣтиться съ однимъ изъ нихъ глазами, онъ тотчасъ же машинально протягивалъ руку и затягивалъ свое: «miserabile». Слѣпой дѣвушки между ними, однако, не было; она, вѣроятно, осталась сидѣть у дороги. Мы прошли мимо развалинъ театра и храма Мира.—Храмъ Мира и театръ!—сказалъ Дженаро.—Какъ они могли очутиться въ сосѣдствѣ?
Вотъ мы добрались и до развалинъ храма Нептуна, который вмѣстѣ съ такъ называемою «базиликою» и храмомъ Цереры возсталъ въ наше время изъ мрака забвенія, какъ новая Помпея. Цѣлые вѣка лежали эти храмы въ прахѣ, скрытые въ чащѣ растеній, пока одинъ художникъ-иностранецъ, въ поискахъ за сюжетами для своихъ эскизовъ, не набрелъ на это мѣсто и не замѣтилъ вершинъ колоннъ. Восхищенный ихъ красотою, онъ срисовалъ ихъ, и онѣ получили извѣстность. Чащу расчистили, и мощныя колоннады возстали въ прежнемъ своемъ великолѣпіи. Онѣ изъ желтаго травертинскаго камня; ихъ обвиваютъ лозы дикаго винограда, полъ въ храмахъ поросъ фиговыми деревьями, а изъ всѣхъ трещинъ и щелей пробиваются фіалки и темнокрасные левкои.
Мы присѣли на подножіе сломанной колонны, и Дженаро отогналъ докучливыхъ нищихъ, чтобы дать намъ возможность спокойно насладиться видомъ роскошной природы. Голубыя горы, море, красота самой мѣстности произвели на меня чарующее впечатлѣніе.
— Ну, дай же намъ теперь послушать тебя!—сказалъ Фабіани; Франческа выразила то же желаніе. Я оперся о ближайшую колонну и сталъ воспѣвать, на мотивъ одной знакомой мнѣ съ дѣтства пѣсни, красоту окружающей насъ природы и дивныхъ памятниковъ искусства. Затѣмъ
толпой нищих, направилось в гостиницу, я быстро вернулся назад и зажал в руку девушки скудо. Она осязанием узнала стоимость монеты, щёки её вспыхнули, она наклонилась, и её прекрасные свежие уста коснулись моей руки. Я весь вздрогнул, вырвал у неё руку и поспешил догнать остальных.
В большом камине, занимавшем чуть не всю стену комнаты, пылал огонь. Дым клубами взвивался к закопчённому потолку; пришлось выйти на воздух. Нам стали накрывать стол в тени высоких плакучих ив, но мы прежде, чем позавтракать, решили осмотреть храмы. Пришлось пробираться сквозь густую чащу кустов. Фабиани и Дженаро сложили руки наподобие носилок и понесли Франческу. — Ужасное путешествие! — говорила она, смеясь. — Помилуйте, Eccellenza! — сказал один из наших проводников. — Теперь здесь превосходно! А вот года три тому назад так и впрямь прохода не было, — один терн! Когда же я был ребёнком, самые колонны были покрыты землёю и песком. — Остальные проводники подтвердили его слова. Мы продолжали идти вперёд в сопровождении толпы нищих, молча поглядывавших на нас. Стоило же нам встретиться с одним из них глазами, он тотчас же машинально протягивал руку и затягивал своё: «miserabile». Слепой девушки между ними, однако, не было; она, вероятно, осталась сидеть у дороги. Мы прошли мимо развалин театра и храма Мира. — Храм Мира и театр! — сказал Дженаро. — Как они могли очутиться в соседстве?
Вот мы добрались и до развалин храма Нептуна, который вместе с так называемою «базиликою» и храмом Цереры восстал в наше время из мрака забвения, как новая Помпея. Целые века лежали эти храмы в прахе, скрытые в чаще растений, пока один художник-иностранец, в поисках за сюжетами для своих эскизов, не набрёл на это место и не заметил вершин колонн. Восхищённый их красотою, он срисовал их, и они получили известность. Чащу расчистили, и мощные колоннады восстали в прежнем своём великолепии. Они из жёлтого травертинского камня; их обвивают лозы дикого винограда, пол в храмах порос фиговыми деревьями, а из всех трещин и щелей пробиваются фиалки и тёмно-красные левкои.
Мы присели на подножие сломанной колонны, и Дженаро отогнал докучливых нищих, чтобы дать нам возможность спокойно насладиться видом роскошной природы. Голубые горы, море, красота самой местности произвели на меня чарующее впечатление.
— Ну, дай же нам теперь послушать тебя! — сказал Фабиани; Франческа выразила то же желание. Я опёрся о ближайшую колонну и стал воспевать, на мотив одной знакомой мне с детства песни, красоту окружающей нас природы и дивных памятников искусства. Затем
