слова Розы удерживали меня. Марія, вѣрно, отгадала мою мысль: когда я взглянулъ на нее, она слегка покраснѣла.
— Рѣдко вы навѣщаете насъ!—сказала мнѣ жена моего банкира въ одинъ изъ слѣдующихъ моихъ визитовъ.—Зато вы часто бываете у Подесты! Да, тамъ веселѣе! Марія, вѣдь, первая красавица во всей Венеціи, а вы нашъ первый импровизаторъ! Итакъ, партія подходящая! У дѣвушки прекрасное имѣніе въ Калабріи; оно досталось ей по наслѣдству, или куплено на унаслѣдованный капиталъ. Смѣлѣе, и вы найдете свое счастье! Вамъ будетъ завидовать вся Венеція!
— Неужели вы считаете меня способнымъ преслѣдовать такія корыстныя цѣли!—сказалъ я.—Я какъ нельзя болѣе далекъ отъ того, чтобы позволить себѣ влюбиться въ Марію! Красота ея плѣняетъ меня, какъ и всякая красота, но любить ее я и не думаю! И до денегъ ея мнѣ нѣтъ дѣла!
— Ну, и ими не слѣдуетъ пренебрегать!—сказала хозяйка.—Любовь тогда только высшее блаженство жизни, если она хорошо обставлена матеріально! Надо же чѣмъ-нибудь жить!—Она засмѣялась и протянула мнѣ руку.
Меня зло взяло, что могли такъ думать обо мнѣ, и я рѣшился порѣже бывать у Подесты, какъ ни нравился мнѣ онъ самъ и его домашніе. Я было разсчитывалъ провести у нихъ и этотъ вечеръ, но теперь перемѣнилъ намѣреніе. Я былъ очень взволнованъ. «Впрочемъ, стоитъ-ли волноваться?» мелькнуло у меня вслѣдъ затѣмъ. «Нѣтъ, не хочу сердиться! Хочу быть веселымъ! Жизнь прекрасна, только не порть ее себѣ самъ. Я свободенъ и не дамъ никому портить мнѣ кровь! Силы и воли во мнѣ довольно!» Былъ уже вечеръ; я блуждалъ по темнымъ узкимъ улицамъ одинъ-одинешенекъ. Дома́ здѣсь какъ будто хотѣли сойтись другъ съ другомъ вплотную, и тѣсные проходы между ними, запруженные народомъ, были ярко освѣщены огнями изъ оконъ. Длинные лучи этихъ огней дрожали и на водѣ каналовъ; быстро проносились подъ мостомъ гондолы. Зазвучала пѣсня—пѣсня о любви и поцѣлуяхъ и, какъ змѣя подъ древомъ познанія добра и зла, показала мнѣ соблазнительный образъ грѣха. Я свернулъ въ темный боковой переулокъ и наткнулся на домъ, освѣщенный ярче другихъ. Въ двери его такъ и валилъ народъ. Это былъ, если не ошибаюсь, театръ Санъ-Лука, одинъ изъ небольшихъ театровъ Венеціи. Въ немъ давались оперы; труппа была маленькая, и одна и та же опера шла ежедневно два раза, какъ въ театрѣ Фенизе, въ Неаполѣ. Первое представленіе начиналось въ четыре часа пополудни и оканчивалось въ шесть, а второе начиналось въ восемь. Входъ стоилъ очень дешево, но зато и нечего было разсчитывать на что-нибудь особенное. Тѣмъ не менѣе, любовь къ музыкѣ низшихъ классовъ общества и любо-
слова Розы удерживали меня. Мария, верно, отгадала мою мысль: когда я взглянул на неё, она слегка покраснела.
— Редко вы навещаете нас! — сказала мне жена моего банкира в один из следующих моих визитов. — Зато вы часто бываете у Подесты! Да, там веселее! Мария, ведь, первая красавица во всей Венеции, а вы наш первый импровизатор! Итак, партия подходящая! У девушки прекрасное имение в Калабрии; оно досталось ей по наследству, или куплено на унаследованный капитал. Смелее, и вы найдёте своё счастье! Вам будет завидовать вся Венеция!
— Неужели вы считаете меня способным преследовать такие корыстные цели! — сказал я. — Я как нельзя более далёк от того, чтобы позволить себе влюбиться в Марию! Красота её пленяет меня, как и всякая красота, но любить её я и не думаю! И до денег её мне нет дела!
— Ну, и ими не следует пренебрегать! — сказала хозяйка. — Любовь тогда только высшее блаженство жизни, если она хорошо обставлена материально! Надо же чем-нибудь жить! — Она засмеялась и протянула мне руку.
Меня зло взяло, что могли так думать обо мне, и я решился пореже бывать у Подесты, как ни нравился мне он сам и его домашние. Я было рассчитывал провести у них и этот вечер, но теперь переменил намерение. Я был очень взволнован. «Впрочем, стоит ли волноваться?» мелькнуло у меня вслед затем. «Нет, не хочу сердиться! Хочу быть весёлым! Жизнь прекрасна, только не порть её себе сам. Я свободен и не дам никому портить мне кровь! Силы и воли во мне довольно!» Был уже вечер; я блуждал по тёмным узким улицам один-одинёшенек. Дома́ здесь как будто хотели сойтись друг с другом вплотную, и тесные проходы между ними, запруженные народом, были ярко освещены огнями из окон. Длинные лучи этих огней дрожали и на воде каналов; быстро проносились под мостом гондолы. Зазвучала песня — песня о любви и поцелуях и, как змея под древом познания добра и зла, показала мне соблазнительный образ греха. Я свернул в тёмный боковой переулок и наткнулся на дом, освещённый ярче других. В двери его так и валил народ. Это был, если не ошибаюсь, театр Сан-Лука, один из небольших театров Венеции. В нём давались оперы; труппа была маленькая, и одна и та же опера шла ежедневно два раза, как в театре Фенизе, в Неаполе. Первое представление начиналось в четыре часа пополудни и оканчивалось в шесть, а второе начиналось в восемь. Вход стоил очень дёшево, но зато и нечего было рассчитывать на что-нибудь особенное. Тем не менее, любовь к музыке низших классов общества и любо-
