— Вамъ нездоровится?—спросилъ меня мой сосѣдъ, видя, что я блѣднѣю.
— Тутъ такая духота!—сказалъ я, всталъ, вышелъ изъ ложи и изъ театра и опрометью бросился по узкимъ улицамъ. Обуреваемый чувствами, я самъ не зналъ, куда иду, и, спустя нѣсколько времени, опять вышелъ къ театру. Какъ-разъ въ это время человѣкъ срывалъ съ дверей афишу, чтобы наклеить новую.—Гдѣ живетъ Аннунціата?—спросилъ я у него шопотомъ. Онъ обернулся ко мнѣ, поглядѣлъ на меня и переспросилъ:—Аннунціата? Не Аврелія-ли? Та, что играла мужскую роль? Я укажу вамъ, гдѣ она живетъ, но теперь она еще не освободилась.—Нѣтъ, нѣтъ! Мнѣ надо Аннунціату, которая пѣла королеву!—отвѣтилъ я. Слуга смѣрилъ меня взглядомъ.—Эту худышку.—спросилъ онъ.—Ну, она, я думаю, отвыкла принимать гостей! Оно, вѣдь, и понятно! Впрочемъ, я покажу, гдѣ она живетъ,—синьоръ, вѣрно, не заставитъ меня трудиться даромъ! Но раньше, какъ черезъ часъ, опера не кончится, и она не будетъ дома!—Такъ подожди меня здѣсь!—сказалъ я, сѣлъ въ гондолу и велѣлъ везти себя, куда хотятъ. Я былъ глубоко опечаленъ, но непремѣнно хотѣлъ увидѣться и поговорить съ Аннунціатою. Она была несчастна! Но что я могъ сдѣлать для нея? И всетаки печаль и состраданіе влекли меня къ ней неудержимо. Ровно черезъ часъ гондола доставила меня обратно къ театру, гдѣ ждалъ меня человѣкъ. Узкими, грязными переходами провелъ онъ меня къ старому, ветхому дому. Въ коморкѣ, подъ самою крышей свѣтился огонекъ. Человѣкъ указалъ мнѣ на него.—Она живетъ тамъ?—воскликнулъ я.—Я провожу Eccellenza!—сказалъ онъ и дернулъ звонокъ.—Кто тамъ?—раздался сверху женскій голосъ.—Марко Лугано!—отвѣтилъ онъ, и дверь отворилась. Въ корридорѣ было совсѣмъ темно; масло въ лампадкѣ передъ образомъ Мадонны все выгорѣло, и только кончикъ фитиля свѣтился кровавою точкою. Я держался за слугу. Вотъ наверху отворилась дверь, и блеснулъ лучъ свѣта.—Она сама идетъ!—сказалъ слуга. Я сунулъ ему въ руку деньги, онъ поблагодарилъ и шмыгнулъ назадъ, а я сталъ взбираться по лѣстницѣ.
— Что, Марко Лугано? Какія-нибудь перемѣны на завтра?—услышалъ я голосъ Аннунціаты, стоявшей въ дверяхъ. Голова ея была прикрыта шелковымъ платочкомъ, на плечи наброшена накидка.—Не упадите, Марко Лугано!—продолжала она и вошла въ комнату; я за нею.
— Кто вы, что вамъ надо!—испуганно спросила она, увидѣвъ меня.
— Аннунціата!—горестно воскликнулъ я.
Она впилась въ меня взоромъ, затѣмъ вскрикнула:—Іисусъ, Марія!—и закрыла лицо руками.
— Старый знакомый, другъ вашъ, которому вы когда-то доставили столько радости, столько счастья, пришелъ навѣстить васъ, пожать вашу
— Вам нездоровится? — спросил меня мой сосед, видя, что я бледнею.
— Тут такая духота! — сказал я, встал, вышел из ложи и из театра и опрометью бросился по узким улицам. Обуреваемый чувствами, я сам не знал, куда иду, и, спустя несколько времени, опять вышел к театру. Как раз в это время человек срывал с дверей афишу, чтобы наклеить новую. — Где живёт Аннунциата? — спросил я у него шёпотом. Он обернулся ко мне, поглядел на меня и переспросил: — Аннунциата? Не Аврелия ли? Та, что играла мужскую роль? Я укажу вам, где она живёт, но теперь она ещё не освободилась. — Нет, нет! Мне надо Аннунциату, которая пела королеву! — ответил я. Слуга смерил меня взглядом. — Эту худышку. — спросил он. — Ну, она, я думаю, отвыкла принимать гостей! Оно, ведь, и понятно! Впрочем, я покажу, где она живёт, — синьор, верно, не заставит меня трудиться даром! Но раньше, как через час, опера не кончится, и она не будет дома! — Так подожди меня здесь! — сказал я, сел в гондолу и велел везти себя, куда хотят. Я был глубоко опечален, но непременно хотел увидеться и поговорить с Аннунциатою. Она была несчастна! Но что я мог сделать для неё? И всё-таки печаль и сострадание влекли меня к ней неудержимо. Ровно через час гондола доставила меня обратно к театру, где ждал меня человек. Узкими, грязными переходами провёл он меня к старому, ветхому дому. В каморке, под самою крышей светился огонёк. Человек указал мне на него. — Она живёт там? — воскликнул я. — Я провожу Eccellenza! — сказал он и дёрнул звонок. — Кто там? — раздался сверху женский голос. — Марко Лугано! — ответил он, и дверь отворилась. В коридоре было совсем темно; масло в лампадке перед образом Мадонны всё выгорело, и только кончик фитиля светился кровавою точкою. Я держался за слугу. Вот наверху отворилась дверь, и блеснул луч света. — Она сама идёт! — сказал слуга. Я сунул ему в руку деньги, он поблагодарил и шмыгнул назад, а я стал взбираться по лестнице.
— Что, Марко Лугано? Какие-нибудь перемены на завтра? — услышал я голос Аннунциаты, стоявшей в дверях. Голова её была прикрыта шёлковым платочком, на плечи наброшена накидка. — Не упадите, Марко Лугано! — продолжала она и вошла в комнату; я за нею.
— Кто вы, что вам надо! — испуганно спросила она, увидев меня.
— Аннунциата! — горестно воскликнул я.
Она впилась в меня взором, затем вскрикнула: — Иисус, Мария! — и закрыла лицо руками.
— Старый знакомый, друг ваш, которому вы когда-то доставили столько радости, столько счастья, пришёл навестить вас, пожать вашу
