тѣмъ Петька отправился въ свою комнатку; окошко съ выжженными солнцемъ стеклами было обращено въ садъ. Петька подсѣлъ къ окну и сталъ смотрѣть въ него. По саду разгуливалъ господинъ Габріэль, углубленный въ чтеніе какой-то книги. Вдругъ онъ подошелъ къ окну и, казалось, пристально посмотрѣлъ на Петьку. Мальчикъ почтительно поклонился, а господинъ Габріэль широко разинулъ ротъ, высунулъ языкъ и сталъ повертывать имъ во всѣ стороны прямо передъ носомъ перепуганнаго Петьки. Мальчикъ въ толкъ не могъ взять, за что такъ съ нимъ обращаются. Наконецъ, господинъ Габріэль отошелъ было, но затѣмъ опять вернулся къ окну и опять высунулъ языкъ. Зачѣмъ онъ это продѣлывалъ? Да онъ и не думалъ дразнить Петьку, а еще меньше думалъ о томъ, что стекла прозрачны; онъ только пользовался тѣмъ, что они отражаютъ, какъ зеркало, и старался разсмотрѣть свой языкъ; господинъ Габріэль страдалъ желудкомъ. Петька же ничего этого не зналъ.
Господинъ Габріэль рано вернулся въ свою комнату. Петька сидѣлъ въ своей. Вотъ ужъ и поздній вечеръ. Вдругъ онъ услышалъ въ комнатѣ госпожи Габріэль женскую перебранку.
— Я пойду и скажу господину Габріэлю, какія вы дуры!
— А мы пойдемъ и скажемъ ему, какова сама барыня!
— Ахъ, со мной истерика сдѣлается!
— Кому охота поглядѣть на барынину истерику? Четыре гроша за входъ!
Тонъ хозяйки понизился, но слова стали раздаваться явственнѣе:—И что подумаетъ о нашемъ домѣ молодой человѣкъ? Этакая неотесанность!—И перебранка стихла, но затѣмъ опять возобновилась.—Punctum funalis!—закричала хозяйка.—Ступайте готовить пуншъ! Худой миръ лучше доброй ссоры!—Все смолкло; хлопнула дверь; дѣвушки ушли, а хозяйка постучала въ дверь къ Петькѣ.—Молодой человѣкъ! Теперь вы имѣете понятіе о томъ, каково быть хозяйкой! Благодарите Бога, что вы не держите прислуги. Я желаю мира и спокойствія и вотъ угощаю ихъ пуншемъ! Я бы съ удовольствіемъ угостила и васъ,—послѣ этого такъ хорошо спится! Но позже десяти часовъ никто не смѣетъ ходить по коридору; такъ желаетъ Габріэль. Ну да пуншъ-то вы всетаки получите! Въ двери большая заткнутая дырка; я ототкну ее и просуну въ нее конецъ воронки, вы подставите подъ него свой стаканъ, и я налью вамъ пунша. Но это надо держать въ строгомъ секретѣ даже отъ Габріэля, его нельзя будировать домашними дрязгами.—И Петька угостился пуншемъ; въ комнатѣ хозяйки водворилась тишина, во всемъ домѣ тоже. Петька улегся, вспомнилъ про мать и бабушку, прочелъ вечернюю молитву и заснулъ.
тем Петька отправился в свою комнатку; окошко с выжженными солнцем стёклами было обращено в сад. Петька подсел к окну и стал смотреть в него. По саду разгуливал господин Габриэль, углублённый в чтение какой-то книги. Вдруг он подошёл к окну и, казалось, пристально посмотрел на Петьку. Мальчик почтительно поклонился, а господин Габриэль широко разинул рот, высунул язык и стал повертывать им во все стороны прямо перед носом перепуганного Петьки. Мальчик в толк не мог взять, за что так с ним обращаются. Наконец, господин Габриэль отошёл было, но затем опять вернулся к окну и опять высунул язык. Зачем он это проделывал? Да он и не думал дразнить Петьку, а ещё меньше думал о том, что стёкла прозрачны; он только пользовался тем, что они отражают, как зеркало, и старался рассмотреть свой язык; господин Габриэль страдал желудком. Петька же ничего этого не знал.
Господин Габриэль рано вернулся в свою комнату. Петька сидел в своей. Вот уж и поздний вечер. Вдруг он услышал в комнате госпожи Габриэль женскую перебранку.
— Я пойду и скажу господину Габриэлю, какие вы дуры!
— А мы пойдём и скажем ему, какова сама барыня!
— Ах, со мной истерика сделается!
— Кому охота поглядеть на барынину истерику? Четыре гроша за вход!
Тон хозяйки понизился, но слова стали раздаваться явственнее: — И что подумает о нашем доме молодой человек? Этакая неотёсанность! — И перебранка стихла, но затем опять возобновилась. — Punctum funalis! — закричала хозяйка. — Ступайте готовить пунш! Худой мир лучше доброй ссоры! — Всё смолкло; хлопнула дверь; девушки ушли, а хозяйка постучала в дверь к Петьке. — Молодой человек! Теперь вы имеете понятие о том, каково быть хозяйкой! Благодарите Бога, что вы не держите прислуги. Я желаю мира и спокойствия и вот угощаю их пуншем! Я бы с удовольствием угостила и вас, — после этого так хорошо спится! Но позже десяти часов никто не смеет ходить по коридору; так желает Габриэль. Ну да пунш-то вы всё-таки получите! В двери большая заткнутая дырка; я ототкну её и просуну в неё конец воронки, вы подставите под него свой стакан, и я налью вам пунша. Но это надо держать в строгом секрете даже от Габриэля, его нельзя будировать домашними дрязгами. — И Петька угостился пуншем; в комнате хозяйки водворилась тишина, во всём доме тоже. Петька улёгся, вспомнил про мать и бабушку, прочёл вечернюю молитву и заснул.
