«Зачѣмъ ты забралась сюда?» спросилъ отецъ. Она заплакала: «Я… я хотѣла поцѣловать курицу и попросить у нея прощенія за вчерашнее, да боялась сказать тебѣ»!.. И отецъ поцѣловалъ невинную малютку въ лобъ, а я—въ глазки и въ губки!»
«Зачем ты забралась сюда?» — спросил отец. Она заплакала: «Я… я хотела поцеловать курицу и попросить у неё прощения за вчерашнее, да боялась сказать тебе»!.. И отец поцеловал невинную малютку в лоб, а я — в глазки и в губки!»
«Недалеко есть переулокъ до того узкій, что я могу заглянуть въ него мимоходомъ лишь на минуту, но мнѣ довольно и этого бѣглаго взгляда, чтобы разсмотрѣть, какіе люди тамъ ютятся. Сегодня я видѣлъ тамъ женщину. Шестнадцать лѣтъ тому назадъ она была ребенкомъ и беззаботно играла въ саду стараго пасторскаго дома, за городомъ. Старые кусты розъ, доживавшіе свой вѣкъ, росли вкривь и вкось, а свѣжіе дикіе побѣги ихъ перекидывались черезъ дорожку и переплетались съ вѣтвями яблонь. На кустахъ, однако, виднѣлись еще кое-гдѣ розы. Онѣ, хоть и не отличались уже обычной красотой царицъ цвѣтовъ, всетаки украшали кусты и разливали вокругъ благоуханіе. Куда прекраснѣе ихъ была, по моему, дочка пастора. Она притащила подъ кусты маленькую скамеечку и сидѣла тутъ, баюкая и цѣлуя свою куклу съ провалившимися щеками. Прошло десять лѣтъ, и я увидѣлъ дѣвушку въ великолѣпно убранной бальной залѣ. Она была невѣстой богатаго купца. Я порадовался ея счастью и часто потомъ слѣдилъ за нею тихими вечерами. Увы! Мало кто думаетъ о моемъ ясномъ, всевидящемъ окѣ! Прекрасная роза моя тоже росла вкривь и вкось, пускала дикіе побѣги, какъ розовые кусты въ пасторскомъ саду! И среди будничной жизни разыгрываются своего рода трагедіи; вчера вечеромъ я видѣлъ въ узкомъ переулкѣ послѣднее дѣйствіе одной изъ такихъ трагедій. Дѣвушка лежала на постели при смерти, но злой хозяинъ, единственный ея покровитель, безжалостно отдернулъ занавѣски. «Вставай, принарядись, пугало ты этакое!» грубо крикнулъ онъ на нее. «Добывай деньги, или я вышвырну тебя на улицу! Ну, живо!» «Я умираю! Дайте мнѣ отойти съ миромъ!» молила она. Но онъ поднялъ ее силой, самъ нарумянилъ ея щеки, убралъ голову цвѣтами и, посадивъ ее у открытаго окна, близъ ярко горящей свѣчки, ушелъ. Я смотрѣлъ на нее. Она сидѣла неподвижно, уронивъ руки на колѣни. Вѣтеръ порывисто захлопнулъ окно; одно изъ стеколъ вылетѣло, занавѣска взвилась надъ головой дѣвушки, но она не шевельнулась: она умерла! Изъ открытаго окна глядѣло нѣмое нравоученіе—моя роза изъ пасторскаго сада».
«Недалеко есть переулок до того узкий, что я могу заглянуть в него мимоходом лишь на минуту, но мне довольно и этого беглого взгляда, чтобы рассмотреть, какие люди там ютятся. Сегодня я видел там женщину. Шестнадцать лет тому назад она была ребёнком и беззаботно играла в саду старого пасторского дома, за городом. Старые кусты роз, доживавшие свой век, росли вкривь и вкось, а свежие дикие побеги их перекидывались через дорожку и переплетались с ветвями яблонь. На кустах, однако, виднелись ещё кое-где розы. Они, хоть и не отличались уже обычной красотой цариц цветов, всё-таки украшали кусты и разливали вокруг благоухание. Куда прекраснее их была, по-моему, дочка пастора. Она притащила под кусты маленькую скамеечку и сидела тут, баюкая и целуя свою куклу с провалившимися щеками. Прошло десять лет, и я увидел девушку в великолепно убранной бальной зале. Она была невестой богатого купца. Я порадовался её счастью и часто потом следил за нею тихими вечерами. Увы! Мало кто думает о моём ясном, всевидящем оке! Прекрасная роза моя тоже росла вкривь и вкось, пускала дикие побеги, как розовые кусты в пасторском саду! И среди будничной жизни разыгрываются своего рода трагедии; вчера вечером я видел в узком переулке последнее действие одной из таких трагедий. Девушка лежала на постели при смерти, но злой хозяин, единственный её покровитель, безжалостно отдёрнул занавески. «Вставай, принарядись, пугало ты этакое!» — грубо крикнул он на неё. «Добывай деньги, или я вышвырну тебя на улицу! Ну, живо!» — «Я умираю! Дайте мне отойти с миром!» — молила она. Но он поднял её силой, сам нарумянил её щеки, убрал голову цветами и, посадив её у открытого окна, близ ярко горящей свечки, ушёл. Я смотрел на неё. Она сидела неподвижно, уронив руки на колени. Ветер порывисто захлопнул окно; одно из стёкол вылетело, занавеска взвилась над головой девушки, но она не шевельнулась: она умерла! Из открытого окна глядело немое нравоучение — моя роза из пасторского сада».
«Вчера вечеромъ я побывалъ въ нѣмецкомъ театрѣ, въ одномъ провинціальномъ городкѣ!» началъ мѣсяцъ. «Театромъ служила конюшня: стойла были передѣланы въ ложи, деревянныя перегородки обиты разноцвѣтной
«Вчера вечером я побывал в немецком театре, в одном провинциальном городке!» — начал месяц. «Театром служила конюшня: стойла были переделаны в ложи, деревянные перегородки обиты разноцветной
