Скоро мы дошли и до чернаго желѣзнаго креста, воздвигнутаго на уступѣ, съ котораго, по преданію, бросилась внизъ молодая дѣвушка, преслѣдуемая влюбленнымъ въ нее княземъ. Мужественная красавица, однако, избѣжала смерти: Богъ повелѣлъ вѣтру подхватить ее и бережно снести на дно пропасти, гдѣ среди обломковъ скалъ пробивались побѣги дикой ежевики. Обязано-ли это мѣсто своимъ названіемъ упомянутому преданію—не знаю. Оттомаръ же разсказываетъ, что здѣсь на этомъ уступѣ играли нѣкогда двѣ дѣвушки-великанши, и одна съ разбѣгу перескочила черезъ пропасть, другой же такой скачокъ показался немножко рискованнымъ; она помедлила, но потомъ тоже перепрыгнула черезъ пропасть да такъ грузно, что на скалѣ остался слѣдъ ея ноги. Какой-то крестьянинъ, пахавшій неподалеку землю, принялся хохотать надъ огромной дамой, а она, не долго думая, забрала его вмѣстѣ съ волами и плугомъ въ передникъ и унесла къ себѣ домой въ гору.
Хотя я, какъ взрослый и разумный человѣкъ, и прекрасно зналъ, что весь этотъ разсказъ только плодъ народной фантазіи, что никакая великанша тутъ не прыгала, никакое человѣческое существо не могло слетѣть на дно пропасти, не сломавъ себѣ шеи, я всетаки не могъ не заинтересоваться этою мѣстностью, невольно поражающею всякаго, кто любитъ природу. Не однѣ только гордыя скалы, поросшія необозримыми лѣсами и высокими кустами, нависающими надъ бурливой рѣчкой, не однѣ мертвыя руины сообщаютъ мѣстности романтическій характеръ. Она принимаетъ въ нашихъ глазахъ поэтическій колоритъ главнымъ образомъ тогда, когда съ нею связано какое-нибудь преданіе. Преданія оживляютъ мертвую обстановку; послѣдняя перестаетъ быть только красивой, но бездушной декораціей; каждый листокъ, каждый цвѣтокъ превращается въ пѣвунью-птичку, а ручей въ шепчущій водометъ, присоединяющій неумолчный говоръ своихъ струй къ голосамъ невидимыхъ духовъ. Немудрено поэтому, что лежавшая передо мною мѣстность, оживленная упомянутымъ сказаніемъ, показалась мнѣ вдвое прекраснѣе.
По дорогѣ начали попадаться встрѣчные; чѣмъ дальше, тѣмъ больше; то угольщики съ мрачными характерными физіономіями, то бѣлыя и румяныя деревенскія дѣвушки. Рядомъ съ нами бѣжала болтливая рѣчка; она, вѣроятно, твердила то же, что и мы: «ахъ, какъ тутъ хорошо!»
Скоро мы заслышали шумъ, доносившійся изъ многочисленныхъ мастерскихъ; мы поднялись къ достопримѣчательному обелиску, воздвигнутому здѣсь герцогомъ въ 1812 г. въ память своего покойнаго отца. Обелискъ весь изъ желѣза, и мнѣ передавали, что выше его нѣтъ во всей Германіи. Путешественники покрыли его разными надписями и своими именами. Написали карандашомъ свои имена и мы. Всѣмъ намъ хочется увѣковѣчить свое имя, и желаніе это выражается иногда самымъ наивнымъ, чисто дѣт-
Скоро мы дошли и до чёрного железного креста, воздвигнутого на уступе, с которого, по преданию, бросилась вниз молодая девушка, преследуемая влюблённым в неё князем. Мужественная красавица, однако, избежала смерти: Бог повелел ветру подхватить её и бережно снести на дно пропасти, где среди обломков скал пробивались побеги дикой ежевики. Обязано ли это место своим названием упомянутому преданию — не знаю. Оттомар же рассказывает, что здесь на этом уступе играли некогда две девушки-великанши, и одна с разбегу перескочила через пропасть, другой же такой скачок показался немножко рискованным; она помедлила, но потом тоже перепрыгнула через пропасть да так грузно, что на скале остался след её ноги. Какой-то крестьянин, пахавший неподалеку землю, принялся хохотать над огромной дамой, а она, не долго думая, забрала его вместе с волами и плугом в передник и унесла к себе домой в гору.
Хотя я, как взрослый и разумный человек, и прекрасно знал, что весь этот рассказ только плод народной фантазии, что никакая великанша тут не прыгала, никакое человеческое существо не могло слететь на дно пропасти, не сломав себе шеи, я всё-таки не мог не заинтересоваться этою местностью, невольно поражающею всякого, кто любит природу. Не одни только гордые скалы, поросшие необозримыми лесами и высокими кустами, нависающими над бурливой речкой, не одни мёртвые руины сообщают местности романтический характер. Она принимает в наших глазах поэтический колорит главным образом тогда, когда с нею связано какое-нибудь предание. Предания оживляют мёртвую обстановку; последняя перестает быть только красивой, но бездушной декорацией; каждый листок, каждый цветок превращается в певунью-птичку, а ручей в шепчущий водомёт, присоединяющий неумолчный говор своих струй к голосам невидимых духов. Немудрено поэтому, что лежавшая передо мною местность, оживлённая упомянутым сказанием, показалась мне вдвое прекраснее.
По дороге начали попадаться встречные; чем дальше, тем больше; то угольщики с мрачными характерными физиономиями, то белые и румяные деревенские девушки. Рядом с нами бежала болтливая речка; она, вероятно, твердила то же, что и мы: «ах, как тут хорошо!»
Скоро мы заслышали шум, доносившийся из многочисленных мастерских; мы поднялись к достопримечательному обелиску, воздвигнутому здесь герцогом в 1812 г. в память своего покойного отца. Обелиск весь из железа, и мне передавали, что выше его нет во всей Германии. Путешественники покрыли его разными надписями и своими именами. Написали карандашом свои имена и мы. Всем нам хочется увековечить своё имя, и желание это выражается иногда самым наивным, чисто дет-
