ей вторило человѣческое сердце: «Конецъ краснымъ денькамъ! Конецъ чудному зеленому убору лѣса, теплому солнышку и пѣнію птичекъ, всему, всему!»
То же слышалось и въ скрипѣньи деревъ, тотъ же скорбный глубокій вздохъ слышался и изъ самой сердцевины розоваго куста. Это вздыхалъ царь розъ. Знаешь-ли ты его? Его нетрудно узнать: онъ весь одна борода, чудеснѣйшая красно-зеленая борода. Подойди къ розовому кусту осенью, когда цвѣтовъ на немъ уже нѣтъ, а лишь одни красноватые плоды. Между ними часто сидитъ и большой красно-зеленый поросшій мохомъ цвѣтокъ. Это-то и есть царь розъ, единственный мужчина на всемъ розовомъ кустѣ; на маковкѣ у него торчитъ маленькій зелененькій листочекъ; это его султанъ. Такъ вотъ этотъ-то царь и вздыхалъ:
«Конецъ! Конецъ! Конецъ краснымъ денькамъ! Конецъ розамъ! Листья всѣ опали! Птички замолкли! Сыро, мокро! Свиньи пошли по жолудямъ, свиньи хозяйничаютъ въ лѣсу!»
Ночи пошли холодныя, дни сѣрые, но воронъ, сидя на вѣткѣ, всетаки кричалъ: браво! браво! Во́роны и воро́ны облѣпили всѣ вѣтви; эта семейка, вѣдь, не изъ маленькихъ! И всѣ кричали одно и то же: браво! браво! А большинство всегда, вѣдь, право.
Подъ высокими деревьями, въ оврагѣ образовалось настоящее мѣсиво, и тутъ-то валялись свиньи—и большія, и маленькія; ужъ такъ-то имъ здѣсь было вольготно! «Oui! Oui!» твердили онѣ. Больше онѣ по-французски не знали, но, вѣдь, и это уже кое-что. Ахъ, онѣ были такія умныя и такія жирныя. Старыя лежали смирно; онѣ что-то думали. Молодыя, напротивъ, рѣзвились напропалую. У одного маленькаго поросенка кончикъ хвостика завернулся въ колечко. Мать поросенка не могла налюбоваться на эту завитушку, гордилась ею. И ей казалось, что всѣ только и смотрятъ на завитушку, только и думаютъ о ней,—а хоть бы кто! Каждый думалъ о самомъ себѣ, да о томъ, что можно извлечь изъ этого лѣса.
Свиньи всегда полагали, что жолуди растутъ на корняхъ деревьевъ, оттого всегда и рылись въ землѣ, и вдругъ явился одинъ такой молокососъ-поросенокъ,—это ужъ вообще дѣло молодежи являться съ новостями—и объявилъ, что жолуди падаютъ съ вѣтвей. Ему самому одинъ жолудь угодилъ прямо въ голову. Это подало ему первую идею, онъ сталъ наблюдать и окончательно увѣрился въ своемъ предположеніи. Старыя свиньи сбились головами въ кучу и хрюкали: «Конецъ убранству! Конецъ птичьей пискотнѣ! Подавайте намъ теперь плодовъ! Что можно слопать, то и годится, а слопать можно все!»
«Oui! Oui!» хрюкали всѣ.
А мамаша поросенка глядѣла на сыночка съ завитушкой на хвостикѣ и говорила: «Нельзя же вовсе забыть и о красотѣ!»
ей вторило человеческое сердце: «Конец красным денькам! Конец чудному зелёному убору леса, тёплому солнышку и пению птичек, всему, всему!»
То же слышалось и в скрипеньи дерев, тот же скорбный глубокий вздох слышался и из самой сердцевины розового куста. Это вздыхал царь роз. Знаешь ли ты его? Его нетрудно узнать: он весь одна борода, чудеснейшая красно-зелёная борода. Подойди к розовому кусту осенью, когда цветов на нём уже нет, а лишь одни красноватые плоды. Между ними часто сидит и большой красно-зелёный поросший мохом цветок. Это-то и есть царь роз, единственный мужчина на всём розовом кусте; на маковке у него торчит маленький зелёненький листочек; это его султан. Так вот этот-то царь и вздыхал:
«Конец! Конец! Конец красным денькам! Конец розам! Листья все опали! Птички замолкли! Сыро, мокро! Свиньи пошли по жёлудям, свиньи хозяйничают в лесу!»
Ночи пошли холодные, дни серые, но ворон, сидя на ветке, всё-таки кричал: браво! браво! Во́роны и воро́ны облепили все ветви; эта семейка, ведь, не из маленьких! И все кричали одно и то же: браво! браво! А большинство всегда, ведь, право.
Под высокими деревьями, в овраге образовалось настоящее месиво, и тут-то валялись свиньи — и большие, и маленькие; уж так-то им здесь было вольготно! «Oui! Oui!» — твердили они. Больше они по-французски не знали, но, ведь, и это уже кое-что. Ах, они были такие умные и такие жирные. Старые лежали смирно; они что-то думали. Молодые, напротив, резвились напропалую. У одного маленького поросёнка кончик хвостика завернулся в колечко. Мать поросёнка не могла налюбоваться на эту завитушку, гордилась ею. И ей казалось, что все только и смотрят на завитушку, только и думают о ней, — а хоть бы кто! Каждый думал о самом себе, да о том, что можно извлечь из этого леса.
Свиньи всегда полагали, что жёлуди растут на корнях деревьев, оттого всегда и рылись в земле, и вдруг явился один такой молокосос-поросёнок, — это уж вообще дело молодёжи являться с новостями — и объявил, что жёлуди падают с ветвей. Ему самому один жёлудь угодил прямо в голову. Это подало ему первую идею, он стал наблюдать и окончательно уверился в своём предположении. Старые свиньи сбились головами в кучу и хрюкали: «Конец убранству! Конец птичьей пискотне! Подавайте нам теперь плодов! Что можно слопать, то и годится, а слопать можно всё!»
«Oui! Oui!» — хрюкали все.
А мамаша поросёнка глядела на сыночка с завитушкой на хвостике и говорила: «Нельзя же вовсе забыть и о красоте!»
