— Гдѣ ты, еврей?—спросилъ Бернардо.—Иди, я провожу тебя!—Но старикъ уже успѣлъ скрыться; никто не отозвался.
— Пойдемъ!—сказалъ я Бернардо, когда мы вышли изъ толпы.—Пойдемъ, и пусть говорятъ, что хотятъ, а я разопью съ тобой бутылку вина! Я хочу выпить за твое здоровье! Мы останемся друзьями, чтобы тамъ ни произошло между нами!
— Дурень ты, Антоніо!—отвѣтилъ онъ.—Да и я хорошъ! Стоило сердиться на грубаго парня! Но, я думаю, онъ теперь не скоро заставитъ кого-нибудь прыгать!
Мы зашли въ остерію; никто изъ веселой компаніи не обратилъ на насъ вниманія. Мы сѣли за маленькій столикъ въ углу, велѣли подать себѣ бутылку вина и принялись пить за нашу удачную встрѣчу и возобновленную дружбу. Потомъ мы разстались. Я вернулся въ коллегію; старый дядька, мой добрый покровитель, осторожно впустилъ меня. Скоро я заснулъ и видѣлъ во снѣ разнообразныя приключенія этого вечера.
— Где ты, еврей? — спросил Бернардо. — Иди, я провожу тебя! — Но старик уже успел скрыться; никто не отозвался.
— Пойдём! — сказал я Бернардо, когда мы вышли из толпы. — Пойдём, и пусть говорят, что хотят, а я разопью с тобой бутылку вина! Я хочу выпить за твоё здоровье! Мы останемся друзьями, чтобы там ни произошло между нами!
— Дурень ты, Антонио! — ответил он. — Да и я хорош! Стоило сердиться на грубого парня! Но, я думаю, он теперь не скоро заставит кого-нибудь прыгать!
Мы зашли в остерию; никто из весёлой компании не обратил на нас внимания. Мы сели за маленький столик в углу, велели подать себе бутылку вина и принялись пить за нашу удачную встречу и возобновлённую дружбу. Потом мы расстались. Я вернулся в коллегию; старый дядька, мой добрый покровитель, осторожно впустил меня. Скоро я заснул и видел во сне разнообразные приключения этого вечера.
Меня очень безпокоила моя вечерняя самовольная отлучка и посѣщеніе остеріи, гдѣ я вдобавокъ распивалъ съ Бернардо вино, но случай мнѣ благопріятствовалъ: никто не хватился меня, а, можетъ быть, и хватились, да, какъ и старый дядька, полагали, что я получилъ разрѣшеніе. Я, вѣдь, считался въ высшей степени скромнымъ и добросовѣстнымъ юношею. Дни медленно шли, за ними шли и недѣли; я прилежно учился и время отъ времени посѣщалъ свою благодѣтельницу; посѣщенія эти служили мнѣ лучшимъ поощреніемъ. Маленькая игуменья день ото дня становилась мнѣ все милѣе; я приносилъ малюткѣ картинки, нарисованныя мною еще въ дѣтствѣ, и она, поигравъ съ ними, рвала ихъ въ клочки и сорила по полу, а я подбиралъ и пряталъ.
Въ то же время я читалъ Виргилія; шестая книга, гдѣ описывается странствованіе Энея по преисподней, особенно интересовала меня своимъ сходствомъ съ Данте. Я вспоминалъ, читая ее, и мое стихотвореніе о Данте и Бернардо. Я давно уже не видалъ своего друга и успѣлъ сильно соскучиться по немъ. Былъ какъ-разъ одинъ изъ тѣхъ дней недѣли, въ которые Ватиканскія художественныя галлереи открыты для публики, и я попросилъ позволенія сходить туда посмотрѣть мраморныхъ боговъ и чудныя картины; настоящею же цѣлью моею было—встрѣтить тамъ моего дорогого Бернардо.
И вотъ, я очутился въ огромной открытой галлереѣ, гдѣ находится лучшій бюстъ Рафаэля и гдѣ весь потолокъ покрытъ великолѣпными фресками, выполненными по наброскамъ великаго мастера его учениками.
Меня очень беспокоила моя вечерняя самовольная отлучка и посещение остерии, где я вдобавок распивал с Бернардо вино, но случай мне благоприятствовал: никто не хватился меня, а, может быть, и хватились, да, как и старый дядька, полагали, что я получил разрешение. Я, ведь, считался в высшей степени скромным и добросовестным юношею. Дни медленно шли, за ними шли и недели; я прилежно учился и время от времени посещал свою благодетельницу; посещения эти служили мне лучшим поощрением. Маленькая игуменья день ото дня становилась мне всё милее; я приносил малютке картинки, нарисованные мною ещё в детстве, и она, поиграв с ними, рвала их в клочки и сорила по полу, а я подбирал и прятал.
В то же время я читал Вергилия; шестая книга, где описывается странствование Энея по преисподней, особенно интересовала меня своим сходством с Данте. Я вспоминал, читая её, и моё стихотворение о Данте и Бернардо. Я давно уже не видал своего друга и успел сильно соскучиться по нём. Был как раз один из тех дней недели, в которые Ватиканские художественные галереи открыты для публики, и я попросил позволения сходить туда посмотреть мраморных богов и чудные картины; настоящею же целью моею было — встретить там моего дорогого Бернардо.
И вот, я очутился в огромной открытой галерее, где находится лучший бюст Рафаэля и где весь потолок покрыт великолепными фресками, выполненными по наброскам великого мастера его учениками.
