— Да, правда, — сказалъ Левинъ, — большею частью бываетъ, что споришь горячо только оттого, что никакъ не можешь понять, что именно хочетъ доказать противникъ.
Левинъ часто замѣчалъ при спорахъ между самыми умными людьми, что послѣ огромныхъ усилій, огромнаго количества логическихъ тонкостей и словъ спорящіе приходили наконецъ къ сознанію того, что то, что они долго бились доказать другъ другу, давнымъ-давно, съ начала спора, было извѣстно имъ, но что они любятъ разное и потому не хотятъ назвать того, что они любятъ, чтобы не быть оспоренными. Онъ часто испытывалъ, что иногда во время спора поймешь то, что любитъ противникъ, и вдругъ самъ полюбишь это самое и тотчасъ согласишься, и тогда всѣ доводы отпадаютъ, какъ ненужное; а иногда испытывалъ наоборотъ: выскажешь наконецъ то, что любишь самъ и изъ-за чего придумываешь доводы, и если случится, что выскажешь это хорошо и искренно, то вдругъ противникъ соглашается и перестаетъ спорить. Это самое онъ хотѣлъ сказать.
Она сморщила лобъ, стараясь понять. Но только что онъ началъ объяснять, она уже поняла.
— Я понимаю: надо узнать, за что онъ споритъ, что онъ любитъ, тогда можно…
Она вполнѣ угадала и выразила его дурно выраженную мысль. Левинъ радостно улыбнулся: такъ ему поразителенъ былъ этотъ переходъ отъ запутаннаго многословнаго спора съ Песцовымъ и братомъ къ этому лаконическому и ясному, безъ словъ почти, сообщенію самыхъ сложныхъ мыслей.
Щербацкій отошелъ отъ нихъ, и Кити, подойдя къ разставленному карточному столу, сѣла и, взявъ въ руки мѣлокъ, стала чертить имъ по новому зеленому сукну расходящиеся круги.
Они возобновили разговоръ, шедшій за обѣдомъ: о свободѣ и занятіяхъ женщинъ. Левинъ былъ согласенъ съ мнѣніемъ Дарьи Александровны, что дѣвушка, не вышедшая замужъ,
