— Тебя зовутъ экзекуторъ Бурачковъ? —дрожащимъ голосомъ спросилъ Сычевой.
— Ну, безъ хамства,—съ неудовольствіемъ отвѣчалъ Бурачковъ,—что это еще за «ты!»! Не люблю.
— Вотъ тебѣ и матеріализація,—прошепталъ трясущимися губами старшій братъ Заусайловъ. — Что-то мнѣ нехорошо дѣлается.
— Вы господинъ Бурачковъ себя хорошо чувствуете? —спросила деликатная Чмокина, стремясь загладить происшедшее.
— Неважно,—съ протяжнымъ вздохомъ простоналъ Бурачковъ.—Очень даже неважно. Холодно мнѣ.
— Гепералъ! Можно дать ему ваше пальто?
— Ну вотъ еще,—боязливо и недовольно пролепеталъ генералъ.—А какъ же я... Вѣдь пальто съ бобровымъ воротникомъ.
— Но вѣдь онъ отдастъ. Вѣдь при дематеріализаціи не возьметъ же онъ его съ собой.
— А не зажечьли свѣтъ?—предложить младшій Засуйловъ, трясясь всѣмъ тѣломъ...
— Господинъ Бурачковъ... Можно зажечь свѣтъ?
— Ну, а то чтожъ... Впотьмахъ сидѣть что-ли?
Щелкнулъ выключатель.
Фанни Яковлевна сильно втянула ноздрями воздухъ, вздрогнула и проснулась.
Взоры всѣхъ обратились въ дальній уголь къ роялю…
Около него, сгорбившись сидѣлъ человѣкъ, съ нездоровымъ землистымъ цвѣтомъ лица, одѣтый въ синій поношенный фракъ и клѣтчатыя нанковыя панталоны со штрипками. Шею охватывалъ высокій воротникъ съ чернымъ галстухомъ.
Человѣкъ этотъ былъ не страшенъ.
Всѣ встали со своихъ мѣстъ и, боязливо сбившись въ кучку, стали подвигаться къ нему.
