ненности создаваемыхъ имъ положительныосъ типовъ. Ибо идеалъ вѣчной и безусловной правды, идеалъ прекраснаго человѣка сознавался поэтомъ настолько высокимъ и чистымъ, что ему трудно было подыскать для него подобающія формы. Великъ Гоголь тѣмъ, что мудрость міра сего онъ, какъ писатель, всѣми силами души своей старался подчинить мудрости Того, Кто сказалъ о себѣ : „Азъ есмь путь и истина и животъ: никтоже пріидетъ ко Отцу, токмо мною (Еванг. Іоан. 14, 6); великъ Гоголь тѣмъ, что онъ не останавливается на ничтожности и мелочности людей, каковы они теперь, но держится за мысль о томъ, чѣмъ долженъ быть человѣкъ и что онъ есть въ существѣ своемъ. Если Гоголь и не имѣлъ успѣха въ осуществленіи этой завѣтной мечты своей, если онъ, по слабости человѣческой, не обрѣлъ въ себѣ надлежащей силы, чтобы всецѣло слѣдовать по стопамъ Учителя, подобно нѣкоему, Его именемъ изгонявшему бѣсовъ,—то во всякомъ случаѣ къ нему, по справедливости, можно отнести слова Христовы, сказанныя ученикамъ: „не браните ему. Никто же бо есть, иже сотворить силу о имени моемъ, и возможетъ вскорѣ злословити мя. Иже бо нѣсть на вы, по васъ есть (Еванг. Марка 9, 39—40). Соль писаній Гоголя есть по истинѣ добрая соль, и она не утратитъ силы своей, доколѣ въ сердцѣ людскомъ не засорятся пути къ добру, къ истинѣ, къ духовной красотѣ человѣка.
