ми доистории представление об индо-европейцах как о творцах древнейшей из великих культур Старого Света — культуры Средиземноморья. А вновь открывшиеся языки подлинных строителей средиземноморской культуры заставляют лингвистику от индо-европейских обратиться в сторону иных, часто бесписьменных языков. Но при изучении языков бесписьменных (как признают и современные защитники компаративизма) созданный на материале древнеписьменных языков сравнительный метод оказывается бесполезным.
Так в своеобразном «тупике» заканчивается развитие сравнительного языковедения прошлого века.
Воинствующий идеализм в лингвистических системах Запада. Наступление на натуралистическое языкознание 19 века ведется с разных сторон. Прежде всего со стороны философского идеализма, все более укрепляющегося в методологии общественных наук на Западе.
Мы уже упоминали, как в связи с общими тенденциями развития буржуазной философской мысли подвергается пересмотру и метафизический натурализм в лингвистике. Против него направлены, с одной стороны, лингвистические системы, базирующиеся на субъективной психологии, с другой — возрождающиеся в конце столетия опыты построения философии языка, связанные с различными системами философского идеализма. Логицизм школы Брентано-Марти и Гуссерля враждебно сталкиваемся с концептуализмом последователей Штейнталя, противополагая учению о слове как о связанном ассоциациями комплексе представлений учение о слове-знаке и выдвигая в качестве базы для семасиологических изысканий не психологию, а логику. Другую интерпретацию получает знаковость идеологических явлений, в первую очередь — языка, в системе неокантианца Кассирера, включающей слово в круг символических форм познания.
Наряду с попытками обосновать теорию языкознания на логике и гносеологии выдвигается в качестве основополагающей для лингвистики дисциплины эстетика. Тенденции к эстетическому осмыслению языкового явления, представленные в 18 в. в построениях Горн-Тука и Гамана, намечаются уже в середине 19 века в построениях Гербера (Die Sprache als Kunst), сохраняющих однако печать прикладного филологизма. Учение о символич. мышлении, выдвигаемое концептуалистами, дает опять-таки основание видеть в образности словесного выражения прототип художественного произведения.
Идеалистическая неофилология. Но наиболее последовательное развитие эстетическая теория языкознания получает в построениях перешедшего от левого к правому гегельянству итал. философа Б. Кроче и примыкающей к нему лингвистической школы Фослера, выступающей под знаком «идеалистической неофилологии»; в основе ее лежит не только открытый разрыв с натуралистическим позитивизмом старой лингвистики 19 в., но и не менее открытый призыв к построению лингвистики на базе идеалистической философии, проводимый отчасти под знаком возрождения гумбольтовой философии языка.
Лингвистическое явление для Б. Кроче (а теория Фослера есть не что иное, как преломление в лингвистике философии Кроче) — выразительный организм, рациональным образом неразложимый, а доступный лишь интуитивному познанию. Анализ языковых фактов заменяется описанием целостного всегда неразложимого и всегда единичного высказывания,— лингвистика, становясь частью эстетики, вливается в цикл «наук о духовном творчестве» (Geistwissenschaften).
Если так. о. «идеалистическая неофилология» выступает с апологией алогизма и иррационализма, то вместе с тем она является наиболее ярким выражением индивидуалистической концепции языкового факта. Утверждая единичность высказывания, отрицая возможность существования двух действительно тожественных слов, «идеалистическая неофилология» выдвигает принцип несводимой индивидуальности лингвистического факта, подлежащего лишь эстетическому воззрению. Отсюда — своеобразная концепция исторического процесса как взаимодействия двух противоборствующих сил: творческой личности, создающей языковые новшества, и инертной массы, эти новшества усваивающей и развивающей. Именно на этом противопоставлении языкового «творчества» и языковой «цивилизации»,— противопоставлении, неустанно повторяемом и развиваемом Фослером, и основана глубокая индивидуалистичность «идеалистической неофилологии». Грамматикализация стилистического новшества, другими словами — превращение в обезличенное, бессмысленное орудие общения первоначально творческого акта,— такова роль коллектива в истории языка, по учению Фослера.
Характерно, что сам по себе социальный момент бытия языка отнюдь не затушевывается «идеалистической неолингвистикой»; напротив, Фослер его открыто прокламирует; он и его ученики посвящают специальные исследования освещению культурно-исторических основ тех или иных языковых явлений, но лишь для того, чтобы этой мнимой уступкой сильнее укрепить позиции эстетического индивидуализма и идеализма, выявив в лингвистическом факте отражение общих тенденций «духовной истории» эпохи. Течение «идеалистической неофилологии» в самых предпосылках своих совершенно чуждо единственно научному марксистскому пониманию исторического процесса; тем более непонятна попытка превратить некритическое соединение системы идеалистической неофилологии с выдвинутым в упоминавшихся выше системах идеалистической философии учением о знаковости языка как прообраза идеологии в quasi-марксистскую философию языка в книге Волошинова («Марксизм и философия языка», 1929).
Волошинов принимает и определение языка как знака, указывающего на другую действительность, и разложение языка как суммы отдельных, неповторяемых высказываний; он также принимает сведение языка к деятельности личности. Но, во-первых,
