5 Ждалъ меня, звалъ меня долгими взорами,
Къ небу родимому путь открывалъ,
Гимны оттуда звучали укорами,
Сонъ позабытый все ярче вставалъ.
Что́ отъ незримыхъ очей заслонялося 10 Тканью тѣлесною, грезами дня,
Все это съ ласкою нѣжной склонялося,
Выше и выше манило меня.
Пали преграды, и сладкими муками
Сердце воскресшее билось во мнѣ, 15 Тѣни вставали и таяли звуками,
Тѣни къ родимой влекли сторонѣ.
Звали Эдема воздушные жители
Въ царство, гдѣ Роза цвѣтетъ у Креста.
Вотъ ужь я съ ними… въ ихъ тихой обители… 20 „Гдѣ же я медлилъ?“—шептали уста.
Тот же текст в современной орфографии
5 Ждал меня, звал меня долгими взорами,
К небу родимому путь открывал,
Гимны оттуда звучали укорами,
Сон позабытый всё ярче вставал.
Что от незримых очей заслонялося 10 Тканью телесною, грёзами дня,
Всё это с ласкою нежной склонялося,
Выше и выше манило меня.
Пали преграды, и сладкими муками
Сердце воскресшее билось во мне, 15 Тени вставали и таяли звуками,
Тени к родимой влекли стороне.
Звали Эдема воздушные жители
В царство, где Роза цветёт у Креста.
Вот уж я с ними… в их тихой обители… 20 «Где же я медлил?» — шептали уста.
XV. ПОСЛѢДНЯЯ МЫСЛЬ ПРОМЕТЕЯ.
Благородному борцу
Петру Ѳедоровичу Николаеву.
Вдали отъ блеска дня, вдали отъ шума,
Я жилъ не годъ, не два, а сотни лѣтъ.
Тюремщикъ злой всегда молчалъ угрюмо,
Онъ мнѣ твердилъ одно лишь слово:—„Нѣтъ“. 5 И я забылъ, что въ мірѣ дышетъ свѣтъ,
И я забылъ, что́ значатъ звуки смѣха,
Тот же текст в современной орфографии
XV. ПОСЛЕДНЯЯ МЫСЛЬ ПРОМЕТЕЯ
Благородному борцу
Петру Фёдоровичу Николаеву.
Вдали от блеска дня, вдали от шума,
Я жил не год, не два, а сотни лет.
Тюремщик злой всегда молчал угрюмо,
Он мне твердил одно лишь слово: — «Нет». 5 И я забыл, что в мире дышит свет,
И я забыл, что значат звуки смеха,
