Вхожу. Все блескомъ залито! всѣ сны воплощены!
Всѣ краски, всѣ сверканія, всѣ тѣни сплетены!
О Римъ, свѣтъ ослѣпительный одиннадцати чашъ:
Ты — бѣлый, торжествующій, ты намъ родной, ты нашъ!
Вѣкъ Данта — блескъ таинственный, зловѣще золотой…
Лазурное сіяніе, о Леонардо, — твой!..
Большая лампа Лютера — лучъ устремленный внизъ…
Двѣ маленькія звѣздочки, вѣкъ суетныхъ маркизъ…
Снопъ молній — Революція! За нимъ громадный шаръ,
О ты! вѣкъ девятнадцатый, безпламенный пожаръ!
И вотъ стою ослѣпшій я, мнѣ дальше нѣтъ дорогъ,
А сумракъ отдаленія торжествененъ и строгъ.
Къ сырой землѣ лицомъ припавъ, я лишь могу глядѣть,
Какъ вьется, какъ сплетается огней мелькнувшихъ сѣть.
Но вамъ молюсь, безвѣстные! еще въ ночной тѣни
Сокрытые, не жившіе, грядущіе огни!
Вхожу. Все блеском залито! все сны воплощены!
Все краски, все сверкания, все тени сплетены!
О Рим, свет ослепительный одиннадцати чаш:
Ты — белый, торжествующий, ты нам родной, ты наш!
Век Данта — блеск таинственный, зловеще золотой…
Лазурное сияние, о Леонардо, — твой!..
Большая лампа Лютера — луч устремленный вниз…
Две маленькие звездочки, век суетных маркиз…
Сноп молний — Революция! За ним громадный шар,
О ты! век девятнадцатый, беспламенный пожар!
И вот стою ослепший я, мне дальше нет дорог,
А сумрак отдаления торжественен и строг.
К сырой земле лицом припав, я лишь могу глядеть,
Как вьется, как сплетается огней мелькнувших сеть.
Но вам молюсь, безвестные! еще в ночной тени
Сокрытые, не жившие, грядущие огни!
