скаго атеистическаго соціализма—вотъ духовное рожденіе русской интеллигенціи въ очерченномъ нами смыслѣ. Такимъ первымъ русскимъ интеллигентомъ былъ Бакунинъ, человѣкъ, центральная роль котораго въ развитіи русской общественной мысли далеко еще не оцѣнена. Безъ Бакунина не было бы „полѣвѣнія“ Бѣлинскаго, и Чернышевскій не явился бы продолжателемъ извѣстной традиціи общественной мысли. Достаточно сопоставить Новикова, Радищева и Чаадаева съ Бакунинымъ и Чернышевскимъ для того, чтобы понять какая идейная пропасть отдѣляетъ свѣточей русскаго образованнаго класса отъ свѣточей русской интеллигенціи. Новиковъ, Радищевъ, Чаадаевъ—это воистину Богомъ упоенные люди, тогда какъ атеизмъ въ глубочайшемъ философскомъ смыслѣ есть подлинная духовная стихія, которою живутъ и Бакунинъ въ его окончательной роли, и Чернышевскій съ начала и до конца его дѣятельности. Разница между Новиковымъ, Радищевымъ и Чаадаевымъ, съ одной стороны, и Бакунинымъ и Чернышевскимъ, съ другой стороны, не есть просто „историческое“ различіе. Это не звенья одного и того же ряда, это два по существу непримиримыя духовныя теченія, которыя на всякой стадіи развитія должны вести борьбу.
Въ 60-хъ годахъ съ ихъ развитіемъ журналистики и публицистики „интеллигенція“ явственно отдѣляется отъ образованнаго класса, какъ нѣчто духовно особое. Замѣчательно, что наша національная литература остается областью, которую интеллигенція не можетъ захватить. Великіе писатели Пушкинъ, Лермонтовъ, Гоголь, Тургеневъ, Достоевскій, Чеховъ не носятъ интеллигентскаго лика. Бѣлинскій великъ совсѣмъ не какъ интеллигентъ, не какъ ученикъ Бакунина, а главнымъ образомъ, какъ истолкователь Пушкина и его національнаго значенія. Даже Герценъ, несмотря на свой соціализмъ и атеизмъ, вѣчно борется въ себѣ съ интеллигентскимъ ликомъ. Вѣрнѣе, Герценъ иногда носитъ какъ бы мундиръ русскаго интеллигента, и расхожденіе его съ дѣятелями 60-хъ годовъ не есть опять-таки просто историческій и исторически-обусловленный фактъ конфликта людей разныхъ формацій культурнаго развитія и общественной мысли, а нѣчто гораздо болѣе
скаго атеистического социализма — вот духовное рождение русской интеллигенции в очерченном нами смысле. Таким первым русским интеллигентом был Бакунин, человек, центральная роль которого в развитии русской общественной мысли далеко ещё не оценена. Без Бакунина не было бы «полевения» Белинского, и Чернышевский не явился бы продолжателем известной традиции общественной мысли. Достаточно сопоставить Новикова, Радищева и Чаадаева с Бакуниным и Чернышевским для того, чтобы понять какая идейная пропасть отделяет светочей русского образованного класса от светочей русской интеллигенции. Новиков, Радищев, Чаадаев — это воистину Богом упоённые люди, тогда как атеизм в глубочайшем философском смысле есть подлинная духовная стихия, которою живут и Бакунин в его окончательной роли, и Чернышевский с начала и до конца его деятельности. Разница между Новиковым, Радищевым и Чаадаевым, с одной стороны, и Бакуниным и Чернышевским, с другой стороны, не есть просто «историческое» различие. Это не звенья одного и того же ряда, это два по существу непримиримые духовные течения, которые на всякой стадии развития должны вести борьбу.
В 60-х годах с их развитием журналистики и публицистики «интеллигенция» явственно отделяется от образованного класса, как нечто духовно особое. Замечательно, что наша национальная литература остаётся областью, которую интеллигенция не может захватить. Великие писатели Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Чехов не носят интеллигентского лика. Белинский велик совсем не как интеллигент, не как ученик Бакунина, а главным образом, как истолкователь Пушкина и его национального значения. Даже Герцен, несмотря на свой социализм и атеизм, вечно борется в себе с интеллигентским ликом. Вернее, Герцен иногда носит как бы мундир русского интеллигента, и расхождение его с деятелями 60-х годов не есть опять-таки просто исторический и исторически обусловленный факт конфликта людей разных формаций культурного развития и общественной мысли, а нечто гораздо более
