комля является предъ нами такимъ, какимъ онъ собственно былъ во всю свою жизнь: идеалистомъ, деистомъ, стоящимъ внѣ опредѣленнаго вѣроисповѣданія, но въ высшей степени религиознымъ, въ общемъ духѣ христіянства, человѣкомъ. Эта вещица припоминаетъ предсмертные стихи Эдмунда Василевскаго: «чтожъ мнѣ, не все-ль равно, сегодня или завтра», но еще большее и даже поразительное сходство имѣетъ съ послѣднимъ стихотвореніемъ Рылѣева, написаннымъ въ заключеніи, въ 1825 году, но остававшимся совершенно неизвѣстнымъ до 1872 года, когда оно впервые явилось въ печати («Девятнадцатый вѣкъ», изд. Бартенева, Москва, І. 327). Сходство тутъ — въ одинаковой по содержанію вѣрѣ и отчасти аналогичномъ положеніи, а стало быть и общемъ обоимъ поэтамъ настроеніи. Но въ данномъ произведеніи русскій поэтъ значительно превосходитъ литовскаго, судьба перваго трагичнѣе, вопль его души электрически потрясаетъ читателя, какъ послѣдняя исповѣдь и молитва. Приводимъ эти стихи:
Мнѣ тошно здѣсь какъ на чужбинѣ. |
Кондратовичъ же, въ своихъ стихахъ, не молится, но скорѣе философствуетъ: «на что мнѣ, о Боже, эта тѣлесная одежда, сковывающая духъ? Зачѣмъ, будучи духомъ, я осужденъ ходить въ образѣ животнаго? Развѣ слово способно выразить хотя бы тѣнь мысли? Каждое изъ чувствъ моихъ убого и лживо въ самой основѣ. Въ
