глазахъ началась пушечная канонада съ бастіона, но въ кого стрѣляли—намъ за горой не было видно. Что же было дальше за бастіономъ и что тамъ дѣлалось, этого мы совсѣмъ не знали. Слышна была только всеобщая стрѣльба. Ружейная перестрѣлка то приближалась къ намъ, то удалялась. Дѣйствующихъ лицъ за строеніями и садами мы не видѣли, а видѣли только дымъ отъ выстрѣловъ да пули, которыя просвистывали около насъ. Такъ продолжалось довольно долго; мы стояли спокойно и приготовились дѣйствовать. Солдаты, какъ наши, такъ и пѣхотные, въ ближайшихъ домахъ набрали горшковъ, накопали по огородамъ картофеля и варили его на берегу рѣки. Одинъ изъ нашихъ пѣхотныхъ солдатъ взялъ въ плѣнъ француза и притащилъ его къ намъ. Французъ этотъ, молодой еще человѣкъ, былъ въ чрезвычайномъ страхѣ и смотрѣлъ помутившимися глазами. Подступили къ нему офицеры и солдаты. Я и еще одинъ пѣхотный офицеръ знали немного по французски и начали его распрашивать, но онъ только ворочалъ глазами. Съ трудомъ допросились мы, что онъ изъ корпуса Нея и родомъ изъ Лангедока. Солдаты предлагали ему картофель, а онъ только безумно улыбался. Едва могли его успокоить; кажется, онъ думалъ, что его живаго будутъ ѣсть. Тутъ многіе говорили: «Если между славными и храбрыми наполеоновскими солдатами много такихъ, такъ не очень же страшны французы.»
Было уже далеко за полдень, когда вдругъ на бастіонѣ и кругомъ города очень усилилась пушечная пальба. Начали стрѣлять наши батареи съ возвышенности, правѣе насъ, и батареи на кладбищѣ, съ лѣвой стороны. Ружейная перестрѣлка на форштатѣ начала быстро приближаться и пули посыпались на насъ. По берегу рѣки, по форштатской дорогѣ и по садамъ, расположеннымъ по горѣ, начали тѣснить нашу пѣхоту къ крѣпостной стѣнѣ, а съ горы, противъ нашихъ орудій, стали спускаться непріятельскія колонны. Тутъ нашъ
