были оттѣсняемы отъ прибрежьевъ Чернаго моря, и торговыя сношенія съ Византіей все болѣе и болѣе затруднялись. А когда нагрянула Татарская орда, эти сношенія прекратились. Нить преданій о связяхъ Руси съ Чернымъ моремъ порвалась; между прочимъ заглохли и самыя воспоминанія о русскихъ походахъ на Каспійское море, и мы ничего не знали бы о нихъ, если бы не извѣстія Арабовъ. Кіевъ, покинутый князьями и лежавшій въ развалинахъ, не могъ уже спорить съ Новгородомъ, который началъ присвоивать себѣ славу самаго основанія Русскаго государства. Преданіе о трехъ братьяхъ Кіѣ, Щекѣ и Хоривѣ есть ничто иное какъ таже попытка отвѣтить на вопросъ: откуда пошло Русское государство? Эта попытка конечно южно-русскаго кіевскаго происхожденія. Кіевское преданіе не знаетъ пришлыхъ князей; оно говоритъ только о своихъ туземныхъ, и связываетъ ихъ память съ Византіей и съ Болгарами Дунайскими. Это преданіе оттѣснили на задній планъ и не дали ему ходу сѣверные лѣтописцы, которые на передній планъ выдвинули легенду о призваніи варяжскихъ князей» (Р. Впстн. 1871. № XII, 379, 380).
Говоря о близкихъ сношеніяхъ Новгорода съ сѣверно-германскими племенами, въ слѣдствіе ганзейской торговли, г. Иловайскій забываетъ, что не рѣдко эти сношенія смѣнялись враждебными. Именно въ XII—XIII вѣкѣ, столкновенія Новгорода съ Шведами принимаютъ крайне ожесточенный характеръ (см. перв. Новг. лпт. подъ 1134, 1141, 1164, 1184, 1201 гг.); 1240 годъ ознаменованъ великой побѣдою Александра Невскаго. Извѣстно, съ другой стороны, что въ этихъ же XII—XIII вѣкахъ, Варягами для Новгородцевъ были уже исключительно одни Норманны. «Въ тоже лѣто (1184) рубоша Новгородьцѣ Варязи, на Гътѣхъ Нѣмьцѣ, въ Хоружьку и въ Новотържьцѣ; а на весну не пустиша изъ Новагорода своихъ ни единого мужь за море, ни съла въдаша Варягомъ, нъ пустиша я безъ мира». При подобнаго рода отношеніяхъ между обоими племенами, кажется трудно допустить, чтобы русскому лѣтописцу того времени пришло на мысль, для прославленія
были оттесняемы от прибрежьев Черного моря, и торговые сношения с Византией все более и более затруднялись. А когда нагрянула Татарская орда, эти сношения прекратились. Нить преданий о связяхъ Руси с Черным морем порвалась; между прочим заглохли и самые воспоминания о русских походах на Каспийское море, и мы ничего не знали бы о них, если бы не известия Арабов. Киев, покинутый князьями и лежавший в развалинах, не мог уже спорить с Новгородом, который началъ присваивать себе славу самого основания Русского государства. Предание о трех братьях Кие, Щеке и Хориве есть ничто иное как таже попытка ответить на вопрос: откуда пошло Русское государство? Эта попытка конечно южно-русскаго киевского происхождения. Киевское предание не знает пришлых князей; оно говорит только о своих туземных, и связывает их память с Византией и с Болгарами Дунайскими. Это предание оттеснили на задний план и не дали ему ходу северные летописцы, которые на передний план выдвинули легенду о призвании варяжских князей» (Р. Впстн. 1871. № XII, 379, 380).
Говоря о близких сношениях Новгорода с северно-германскими племенами, в следствие ганзейской торговли, г. Иловайский забывает, что не редко эти сношения сменялись враждебными. Именно в XII—XIII веке, столкновения Новгорода со Шведами принимают крайне ожесточенный характер (см. перв. Новг. лпт. под 1134, 1141, 1164, 1184, 1201 гг.); 1240 год ознаменован великой победою Александра Невскаго. Известно, с другой стороны, что в этих же XII—XIII веках, Варягами для Новгородцев были уже исключительно одни Норманны. «Въ тоже лѣто (1184) рубоша Новгородьцѣ Варязи, на Гътѣхъ Нѣмьцѣ, въ Хоружьку и въ Новотържьцѣ; а на весну не пустиша изъ Новагорода своихъ ни единого мужь за море, ни съла въдаша Варягомъ, нъ пустиша я безъ мира». При подобнаго рода отношениях между обоими племенами, кажется трудно допустить, чтобы русскому летописцу того времени пришло на мысль, для прославления
