составителя перечня чужимъ, варяжскимъ или даже новгородскимъ династомъ; въ этомъ годy пришлый въ Кiевъ варягъ становится княземъ туземнымъ, русскимъ.
Далѣе г. Иловайскій считаетъ Рюрика и братьевъ его лицами легендарными, миѳическими; изобрѣтеніемъ (можетъ быть и не сознательнымъ) сѣвернаго лѣтописца (Р. Впстн. 1871 № ХII, 374, 413). Я не нахожу въ летописи никакихъ признаковъ легенды или миѳа. Богухвалъ выводитъ своихъ ляшскихъ князей отъ Крака, жившаго въ эпоху царя Асуера, за нимъ другой Кракъ и Ванда. Послѣ Ванды междуцарствіе до временъ Александра великаго; потомъ избраніе Лешка и отъ него до Пяста, непрерывный рядъ польскихъ князей изъ рода Лeшкова. Григорій турскій производитъ своихъ Франковъ отъ Франсiона, Гекторова сына. Густинская лѣтопись упоминаетъ о Русѣ, сынѣ Леховѣ; другія басни знаютъ о Словeнѣ и Русѣ. Что же нашъ мнимый новгородскій літописецъ? Князю совершенно достовѣрному, второму кіевскому князю Игорю, онъ навязываетъ — не въ прадѣды, не въ дѣды, а въ отцы — какого то небывалаго Шведа, тогда какъ имя Игорева отца было вѣроятно извѣстно во всей Руси. Къ этому, изобрѣтенному для прославленія Новгорода, шведскому Рюрику, воображаемая сѣверная лѣтопись относится съ полнымъ равнодушіемъ; она не только не знаетъ о легендарныхъ, т. е. баснословныхъ подробностяхъ его происхожденія, но не намекаетъ даже ни на одинъ какой нибудь подвигъ его воинской или гражданской дѣятельности. Гдѣ же тутъ легенда? гдѣ миѳъ?
Тройственное число призванныхъ варяжскихъ братьевъ — князей, имѣло бы, при другихъ доказательствахъ ихъ легендарности, болѣе уважительное значеніе. При своей уединенности, оно остается случайнымъ историческимъ явленіемъ. Около эпохи призванія, намъ извѣстны три князя у Моравлянъ; Святополкъ, Ростиславъ и Коцелъ. Или они тоже миѳическiя личности?
2). Ему вообще какъ то неловко въ славянскомъ мipe, говоритъ Шафарикъ o Шлецере (Sl. Аlt II. 111). «Онъ не
составителя перечня чужим, варяжским или даже новгородским династом; в этом году пришлый в Киев варяг становится князем туземным, русским.
Далее г. Иловайский считает Рюрика и братьев его лицами легендарными, мифическими; изобретением (может быть и не сознательным) северного летописца (Р. Впстн. 1871 № ХІІ, 374, 413). Я не нахожу в летописи никаких признаков легенды или мифа. Богухвал выводит своих ляшских князей от Крака, жившего в эпоху царя Асуера, за ним другой Крак и Ванда. После Ванды междуцарствие до времен Александра великого; потом избрание Лешка и от него до Пяста, непрерывный ряд польских князей из рода Лешкова. Григорий турский производит своих Франков от Франсиона, Гекторова сына. Густинская летопись упоминает о Русе, сыне Лехове; другие басни знают о Словене и Русе. Что же наш мнимый новгородский летописец? Князю совершенно достоверному, второму киевскому князю Игорю, он навязывает — не в прадеды, не в деды, а в отцы — какого то небывалого Шведа, тогда как имя Игорева отца было вероятно известно во всей Руси. К этому, изобретенному для прославления Новгорода, шведскому Рюрику, воображаемая северная летопись относится с полным равнодушием; она не только не знает о легендарных, т. е. баснословных подробностях его происхождения, но не намекает даже ни на один какой нибудь подвиг его воинской или гражданской деятельности. Где же тут легенда? где миф?
Тройственное число призванных варяжских братьев — князей, имело бы, при других доказательствах их легендарности, более уважительное значение. При своей уединенности, оно остается случайным историческим явлением. Около эпохи призвания, нам известны три князя у Моравлян; Святополк, Ростислав и Коцел. Или они тоже мифическия личности?
2). Ему вообще как то неловко в славянском мире, говорит Шафарик o Шлецере (Sl. Аlt II. 111). Он не
