Одоардо. А! соперникъ по любви!
Маринелли. Не иначе.
Одоардо. Если такъ, пусть накажетъ Богъ этого преступнаго убійцу!
Маринелли. Соперникъ, да ещё счастливый соперникъ…
Одоардо. Какъ? счастливый? Что вы говорите?
Маринелли. Только то, что всюду распространяетъ молва.
Одоардо. Счастливый? Счастливый предпочтеніемъ моей дочери?
Маринелли. Безъ сомнѣнія, это неправда. Этого не можетъ-быть. Я буду опровергать это, если бы даже вы сами мнѣ это подтвердили. Но при всёмъ томъ — вы знаете, самое основательное убѣжденіе не имѣетъ никакой силы на вѣсахъ справедливости — при всёмъ томъ, нельзя же не выслушать показанія прекрасной жертвы этого несчастнаго случая.
Принцъ. Да, конечно, во всякомъ случаѣ.
Маринелли. А гдѣ же можетъ произойти допросъ, какъ не въ Гвасталѣ?
Принцъ. Въ этомъ вы правы, Маринелли! въ этомъ вы правы! Такъ, это измѣняетъ весь оборотъ дѣла, любезный Галотти. Не правда ли? Вы видите сами…
Одоардо. О да, вижу… я вижу то, что вижу. Боже! Боже!
Принцъ. Что съ вами?
Одоардо. Меня сердитъ, что я не предвидѣлъ того, что вижу — больше ничего. Ну да, она должна опять ѣхать въ Гвасталу. Я опять отвезу её къ матери, и пока окончаніе строжайшаго изслѣдованія не освободитъ её, я самъ не оставлю Гвасталы, потому-что, кто знаетъ, (съ горькою усмѣшкой) кто знаетъ — можетъ-быть правосудіе найдётъ нужнымъ и меня позвать къ допросу?
Маринелли. Очень можетъ быть! Въ такихъ случаяхъ правосудію лучше сдѣлать слишкомъ много, чѣмъ слишкомъ мало. Потому-то я боюсь даже…
Принцъ. Чего? чего боитесь вы?
Маринелли. Что на первыхъ порахъ нельзя будетъ допустить, чтобъ мать и дочь говорили другъ съ другомъ.
Одоардо. Имъ не позволять говорить другъ съ другомъ?
Марипелли. Будутъ принуждены разлучить мать съ дочерью.
Одоардо. Разлучить мать съ дочерью?
Маринелли. Да, съ матерью и съ отцомъ. Форма допроса непремѣнно требуетъ этой предосторожности. Мнѣ очень прискорбно, милостивый государь, что я принуждёнъ настоятельно просить, чтобъ Эмиліи по-крайней-мѣрѣ было отведено особое помѣщеніе.
Одоардо. Какъ, особое помѣщеніе? Принцъ! Принцъ! Впрочемъ, конечно, совершенно справедливо: особое помѣщеніе! Не правда ли? какое утончённое правосудіе! Превосходно (Поспѣшно опускаетъ руку въ карманъ, въ которомъ спрятанъ кинжалъ.)
Принцъ (подходя къ нему съ ласкающимъ видомъ). Успокойтесь, любезный Галотти.
Одоардо (въ сторону, вынимая изъ кармана руку). Это произнёсъ его ангелъ-хранитель.
Принцъ. Вы раздражены, вы не понимаете его. Подъ словомъ помѣщеніе, вы разумѣете, вѣроятно заключеніе, тюрьму?
Одоардо. Дайте мнѣ объ этомъ подумать и я успокоюсь.
Принцъ. Ни слова о заключеніи, Маринелли! Здѣсь строгость законовъ легко можно согласить съ уваженіемъ къ безукоризненной добродѣтели. Если Эмилія должна находиться въ особомъ помѣщеніи, то я уже нашолъ для нея самое приличное: домъ моего канцлера. Безъ возраженій, Маринелли! Я самъ провожу её туда. Тамъ будетъ она на попеченіи одной изъ достойнѣйшихъ женщинъ, которая будетъ отвѣчать за нее. Вы зашли слишкомъ далеко, Маринелли, право, слишкомъ далеко, если требуете большаго. Вы вѣдь знаете, Галотти, моего канцлера Гримальди и его супругу?
Одоардо. Какъ не знать? даже достойныхъ дочерей этой благородной четы знаю я. Кто ихъ не знаетъ? (Къ Маринелли.) Нѣтъ, милостивый государь, не допускайте этого. Если Эмилія должна быть подъ присмотромъ, то ее должно заключить въ строжайшую темницу. Настаивайте на этомъ, пожалуста. Я безумецъ съ своими просьбами. Я старый дуракъ! Да, она права, добрая Сибилла: кто при нѣкоторыхъ обстоятельствахъ не потеряетъ разсудка, тому и терять нечего!
Принцъ. Я васъ не понимаю. Любезный Галотти, что же могу я сдѣлать ещё болѣе. Остановимся на этомъ, прошу васъ. Да, да въ домѣ моего канцлера! Тамъ мы её помѣстимъ; я самъ провожу её туда, и если её тамъ не встрѣтятъ со всевозможнымъ уваженіемъ,
