На нее вѣка я съ небесъ взиралъ,
Къ ней звѣздой слетѣвъ, человѣкомъ сталъ,
Двадцать бѣлыхъ зимъ, весенъ, осеней,
Я дышу земнымъ бреннымъ воздухомъ,
Вижу горъ алтарь, степь — кадильницу,
Боръ — притинъ молитвъ, думъ убѣжище.
Всѣмъ по духу братъ, — съ человѣками
Разошелся я жизнью внутренней. —
Святорусскій людъ теменъ разумомъ,
Страшенъ косностью, лютъ обычаемъ,
Онъ на зеленъ-боръ топоры востритъ,
Замурудъ степей губитъ полымемъ,
Передь сильнымъ — червь, онъ про слабаго
За сивухи ковшъ яму выроетъ,
Онъ на цвѣтъ полей тучей хмурится,
На красу небесъ — не оглянется…
Опустивъ мечи и скрестивъ крыла,
Мой навѣтъ друзья чутко слушали.
Какъ весенній громъ на поля дохнетъ,
Какъ въ горахъ разсвѣтъ эхомъ скажется, —
Такъ одинъ изъ нихъ взвѣялъ голосомъ:
„Миръ и миръ тебѣ, одноотчій братъ,
Миръ устамъ твоимъ, слову каждому!
Мы къ твоимъ рѣчамъ преклонили слухъ,
И дадимъ отвѣтъ по разумію“.
На нее века я с небес взирал,
К ней звездой слетев, человеком стал,
Двадцать белых зим, весен, осеней,
Я дышу земным бренным воздухом,
Вижу гор алтарь, степь — кадильницу,
Бор — притин молитв, дум убежище.
Всем по духу брат, — с человеками
Разошелся я жизнью внутренней. —
Святорусский люд темен разумом,
Страшен косностью, лют обычаем,
Он на зелен-бор топоры вострит,
Замуруд степей губит полымем,
Передь сильным — червь, он про слабого
За сивухи ковш яму выроет,
Он на цвет полей тучей хмурится,
На красу небес — не оглянется…
Опустив мечи и скрестив крыла,
Мой навет друзья чутко слушали.
Как весенний гром на поля дохнет,
Как в горах рассвет эхом скажется, —
Так один из них взвеял голосом:
«Мир и мир тебе, одноотчий брат,
Мир устам твоим, слову каждому!
Мы к твоим речам преклонили слух,
И дадим ответ по разумию».
