теляхъ. Мадамъ Шанталь, толстая дама, мысли которой всегда представлялись мнѣ четыреугольными, на подобіе тесаныхъ камней, неизмѣнно заканчивала каждый разговоръ о политикѣ обычною фразой: „Все это плохія сѣмена для будущаго“. Почему мнѣ всегда приходило въ голову, что мысли мадамъ Шанталь четыреугольны — не понимаю; но только все, что она говоритъ, представляется мнѣ въ формѣ четыреуголышка, толстаго четыреугольника съ симетричными углами. Мысли нѣкоторыхъ людей кажутся мнѣ круглыми, катящимися какъ обручъ. Ихъ фраза съ самаго начала движется, катится, изливается десятью, двадцатью, пятидесятый круглыми мыслями, большими и малыми, бѣгущими одна за другой до самаго края горизонта. Есть люди, у которыхъ идеи остроконечны. Но это не относится къ дѣлу.
Мы сѣли по обыкновенію за столъ и обѣдъ прошелъ безъ интересныхъ разговоровъ. Къ дессерту подали пирогъ съ бобомъ. Каждый годъ роль короля выпадала на долю Шанталь. Было ли это дѣло случая или семейнаго соглашенія — не знаю, но бобъ неизмѣнно находился въ его кускѣ пирожнаго, и онъ провозглашалъ королевой мадамъ Шанталь. На этотъ разъ я былъ очень удивленъ, когда, откусивъ кусокъ пирога, почувствовалъ во рту что-то очень твердое, которое чуть не сломало мнѣ зубъ. Я осторожно вынулъ его и увидѣлъ маленькую фарфоровую куколку, величиною не больше боба. „А!“ воскликнулъ я невольно. Всѣ оглянулись на меня и Шанталь закричалъ, хлопая въ ладоши: — На этотъ разъ королемъ Гастонъ! Гастонъ! Да здравствуетъ король. Ура!
Всѣ вторили хоромъ: „Да здравствуетъ король“.
А я покраснѣлъ до ушей, какъ краснѣютъ, часто безпричинно, очутившись въ нѣсколько глупомъ положеніи. Я
