эту идею отчетливо и научно. Въ сущности, въ народѣ нашемъ, кромѣ этой „идеи“ и нѣтъ никакой, а все изъ нея одной и исходитъ, по крайней мѣрѣ, народъ нашъ такъ хочетъ всѣмъ сердцемъ своимъ и глубокимъ убѣжденіемъ своимъ. Онъ именно хочетъ, чтобы все, что есть у него, и что даютъ ему, изъ этой лишь одной идеи и исходило. И это, несмотря на то, что многое у самаго же народа является и выходитъ до нелѣпости, не изъ этой идеи, а смраднаго, гадкаго, преступнаго, варварскаго и грѣховнаго... Но и самые — преступникъ и варваръ, хоть и грѣшатъ, а все—таки молятъ Бога въ высшія минуты духовной жизни своей, чтобы пресѣкся грѣхъ ихъ и смрадъ, и все бы выходило опять изъ той излюбленной „идеи“ ихъ.
—Да, народъ нашъ—грубъ, хотя и далеко не весь, о, не весь въ этомъ! Я клянусь, уже какъ свидѣтель, потому, что я видѣлъ народъ нашъ и знаю его, жилъ съ нимъ довольно много лѣтъ, ѣлъ съ нимъ, спалъ съ нимъ и самъ къ „злодѣямъ причтенъ былъ“, работалъ съ нимъ настоящей мозольной работой, вь то время, когда другіе „умывали руки вь крови“, либеральничая и подхихикивая надь народомъ, рѣшали на лекціяхъ и въ отдѣленіи журнальныхъ фельетоновъ, что народъ нашъ „образа звѣринаго и печати его“.
Боже мой, а на Западѣ гдѣ хотите и въ какомъ угодно народѣ—развѣ меньше пьянства и воровства, не такое же развѣ звѣрство, и при этомъ ожесточеніе (чего нѣть въ нашемъ наро-
