сойдешь, либо, за недосугомъ, когда нибудь, безъ покаянія умрешь!
За такія и иныя подобныя, хитрыя увертки и продѣлки, нашего Судіи правдиваго Старосты Шемяки, посадили его на Воеводство, и стали уже отъ нынѣ честить-величать по батюшкѣ: Шемякою Антоновичемъ. Полюбится сатана лучше яснаго сокола; вечоръ Макаръ гряды копалъ, а нынѣ Макаръ въ Воеводы попалъ! Коси малину, руби смородину! Жилъ прежде, такъ сталъ поживать нынѣ; готовый столъ, готовый домъ, а челобитчиковъ, просителей, на крыльцѣ широкомъ, что локтемъ не протолкаешься! Шемяка возмечталъ о себѣ, и сталъ, какъ овсяная каша, самъ себя хвалить и воспѣвать. Я-де стараго лѣсу кочерга, меня не проведешь, и на кривыхъ оглобляхъ не объѣдешь; у меня чѣмъ аукнешь, тѣмъ и откликнется; судить да рядить я и самъ собаку съѣлъ: я и малаго грѣха, и малой не-
сойдешь, либо, за недосугом, когда-нибудь, без покаяния умрешь!
За такие и иные подобные, хитрые увертки и проделки, нашего Судии правдивого Старосты Шемяки, посадили его на Воеводство, и стали уже отныне честить-величать по батюшке: Шемякою Антоновичем. Полюбится сатана лучше ясного сокола; вечор Макар гряды копал, а ныне Макар в Воеводы попал! Коси малину, руби смородину! Жил прежде, так стал поживать ныне; готовый стол, готовый дом, а челобитчиков, просителей, на крыльце широком, что локтем не протолкаешься! Шемяка возмечтал о себе, и стал, как овсяная каша, сам себя хвалить и воспевать. Я-де старого лесу кочерга, меня не проведешь, и на кривых оглоблях не объедешь; у меня чем аукнешь, тем и откликнется; судить да рядить я и сам собаку съел: я и малого греха, и малой не-
