Старикъ постоялъ-постоялъ возлѣ проруби, тускло мерцавшей при мартовской желтой Лунѣ.
Домой воротился.
Говоритъ помертвѣвшей женѣ:
„Сына сыскалъ я, да выручить трудно, нашъ сынъ подо льдомъ очутился.
60 Живетъ онъ въ водѣ, между льдинъ.
Что намъ подѣлать? Разъ Дьяволъ попуталъ, тутъ Богъ лишь поможетъ одинъ“.
Ночь наступила другая.
Въ полночь, въ лѣсную сторожку старуха, вздыхая, пошла.
Вьюга свистѣла въ лѣсу, не смолкая,
65 Вьюга была и сердита и зла,
Плакалась, точно у ней — и у ней — есть на сердцѣ кручина.
Спряталась мать, поджидаетъ, — увидитъ ли сына.
Снова и снова. Сошелъ онъ съ коня.
Снова и снова молился съ тоскою.
70 „Мать, почему жь прокляла ты меня?“
Снова копыто, подковой звеня,
Мѣрно стучитъ надъ замерзшей рѣкою.
Искрятся блестки на льду.
„Такъ. Ты пришла. Такъ иди же за мною“.
75 „Сынъ мой, иду!“
Прорубь страшна. Конь со всадникомъ скрылся.
Мартовскій мѣсяцъ въ высотахъ свѣтился.
Мать содрогнулась надъ прорубью. Стынетъ. Горитъ какъ въ бреду.
„Сынъ мой, иду!“ Но какою-то силой
80 Словно отброшена, вьюжной дорогою къ дому идетъ.
Мѣсяцъ зловѣщій надъ влажной разъятой могилой
Золотомъ матовымъ краситъ студености водъ.
Призракъ! Какую-то душу когда-то съ любовью ты назвалъ здѣсь милой!
Третья приблизилась полночь. Кто третій къ сторожкѣ идетъ?
Старик постоял-постоял возле проруби, тускло мерцавшей при мартовской желтой Луне.
Домой воротился.
Говорит помертвевшей жене:
«Сына сыскал я, да выручить трудно, наш сын подо льдом очутился.
60 Живет он в воде, между льдин.
Что нам поделать? Раз Дьявол попутал, тут Бог лишь поможет один».
Ночь наступила другая.
В полночь, в лесную сторожку старуха, вздыхая, пошла.
Вьюга свистела в лесу, не смолкая,
65 Вьюга была и сердита и зла,
Плакалась, точно у ней — и у ней — есть на сердце кручина.
Спряталась мать, поджидает, — увидит ли сына?
Снова и снова. Сошел он с коня.
Снова и снова молился с тоскою.
70 «Мать, почему ж прокляла ты меня?»
Снова копыто, подковой звеня,
Мерно стучит над замерзшей рекою.
Искрятся блестки на льду.
«Так. Ты пришла. Так иди же за мною».
75 «Сын мой, иду!»
Прорубь страшна. Конь со всадником скрылся.
Мартовский месяц в высотах светился.
Мать содрогнулась над прорубью. Стынет. Горит, как в бреду.
«Сын мой, иду!» Но какою-то силой
80 Словно отброшена, вьюжной дорогою к дому идет.
Месяц зловещий над влажной разъятой могилой
Золотом матовым красит студености вод.
Призрак! Какую-то душу когда-то с любовью ты назвал здесь милой!
Третья приблизилась полночь. Кто третий к сторожке идет?
