блаженного отца, его великодушию и разумному замыслу. Он ел мясо и пил вино, чтобы спасти от греховной скверны погибшую душу.
О премудрость премудрых! О разум разумных!
По окончании пирушки девица сказала ему:
— Господин, встанем и пойдем на постель, чтобы нам уснуть там.
Он отвечал:
— Пойдем.
Когда они вошли в опочивальню, Аврамий увидал большую кровать, высоко постланную, сел на нее и сказал Марии:
— Затвори двери, подойди и разуй меня.
Она, затворив двери, подошла к нему, и он сказал ей:
— Девица Мария, приблизься сюда ко мне.
Когда она приблизилась, он схватил ее, крепко сжал, чтобы она не убегла, и опять целовал ее. Затем, сняв с своей головы воинскую шапку, он расплакался и сказал ей:
— Дитя мое, Мария, разве ты меня не узнаешь? Не я ли воспитал тебя? Что с тобою случилось, дитя мое? Кто тебя загубил? Где ангельский твой образ, который имела ты, дитя мое? Где твое воздержание и слезный плач твой? Где твое постоянное бдение и молитвенное возлежание на земле? Ты как будто спустилась с небесной высоты в ров, дитя мое! Когда ты согрешила, зачем ты мне не рассказала, чтобы я принял на себя подвиг покаяния с возлюбленным моим Ефремом? Зачем ты сие соделала, и зачем меня оскорбила и ввергла меня в столь ужасную печаль? Кто без греха, кроме Бога одного?
Слушая сие, Мария была в его руках как бы бездушным камнем, боясь и стыдясь вместе с тем. А блаженный продолжал:
— Ты не отвечаешь, дитя мое, Мария? Мне ли, жизнь моя, ты не отвечаешь? Не ради ли тебя я пришел сюда? Я за тебя буду отвечать Богу в день суда. Я на себя возьму покаяние за твои грехи.
Так он до полночи умолял и наставлял ее, плача. Она же, немного успокоившись, со слезами сказала ему:
— Мне совестно, и я не могу смотреть на тебя, — и как могу я молиться Богу, когда осквернена нечистыми делами?
Он на это сказал ей:
— Дитя, твой грех да будет на мне, пусть Бог взыщет твой грех от моих рук, только ты меня послушай: поди и
