вало медленно, вскользь, поглядѣть въ глаза зазнавшемуся наглецу, или назойливому вымогателю и только слегка подумать: «не хочу тебя больше видѣть!«—какъ тотъ мгновенно отодвигался, куда-то на задній планъ, блѣднѣлъ, линялъ и навсегда, безвозвратно растворялся, исчезалъ въ пространствѣ.
Одинъ Тоффель упорно возвращался къ нему, хотя Цвѣтъ очень нерѣдко мысленнымъ приказомъ прогонялъ его. Бывало это въ тѣ минуты, когда, внезапно обернувшись, Иванъ Степановичъ вдругъ ловилъ на себѣ взглядъ ходатая—жадный, умоляющій, гипнотизирующій.—«Слово! Назови слово!«—кричали жалкіе и грозные, пустые глаза. Цвѣтъ внутренно произносилъ: «Уйди!«—И Тоффель весь поникалъ и удалялся, позорно напоминая умную, нервную, старую собаку, которая, послѣ окрика, присѣдаетъ на всѣ четыре лапы, горбитъ спину, прячетъ хвостъ подъ животъ и ползетъ прочь; оглядываясь назадъ обиженнымъ, виноватымъ глазомъ.
Но черезъ день, черезъ часъ, онъ опять, какъ ни въ чемъ не бывало, являлся передъ Цвѣтомъ съ извѣстіемъ о колоссальной побѣдѣ на биржѣ, съ портфелемъ биткомъ набитымъ пачками свѣжихъ, только что отпечатанныхъ хрустящихъ ассигнацій, съ моднымъ пикантнымъ анекдотомъ, съ предложеніемъ шикарнаго или лестнаго знакомства, съ цѣлымъ выборомъ новыхъ развлеченій.
Онъ какъ-будто бы безпрестанно стерегъ Цвѣта, подобно нянькѣ, ревнивой женѣ, или усердному сыщику. Если бы онъ могъ, онъ, кажется, подслушивалъ бы: не пробредитъ ли Цвѣтъ что-нибудь во снѣ. Можетъ быть, онъ даже, и въ самомъ дѣлѣ, подслушивалъ, хотя Цвѣтъ прежде чѣмъ лечь въ постель, всегда собственноручно запиралъ на ключъ всѣ двери въ квартирѣ.
Каждое желаніе Ивана Степановича исполнялось почти моментально, точно ему, въ самомъ дѣлѣ, послушно служили чьи-то невидимыя ловкія руки и неслышныя, быстрыя ноги. Но чудо здѣсь отсутствовало. Было только вѣчное, не перемежающееся и совсѣмъ простое совпаденіе мыслей и событій.
Многіе изъ наиболѣе фантастическихъ капризовъ Цвѣта осуществлялись при помощи самыхъ простыхъ средствъ. Такъ иногда, сидя одинъ въ своемъ роскошномъ кабинетѣ на стулѣ, онъ говорилъ мысленно: «хочу вмѣстѣ со стуломъ подняться на воздухъ! И правда, стулъ слегка скрипѣлъ подъ нимъ, точно стараясь отодраться отъ пола, однако великій законъ тяготѣнія оставался
