другие клеветы, позорившие Скобелева в глазах государя, красневшего за его деда. Но клеветники старались прикрыть их непроницаемой тайной — понятно почему…
Можно себе представить, что переживал Михаил Дмитриевич, выслушивая суровый выговор монарха, ласкового слова которого жаждал каждый к нему приближавшийся. Но не даром все обожали Александра II. Далее в этом немилостивом приеме сказались и великодушие и справедливость государя: готовясь огорчить Скобелева суровым выговором, он сам волнуется и, смягчая наносимый удар, сначала оценивает боевую службу Скобелева и благодарит за нее. Чувствуется доброта государя и в разрешении Скобелеву явиться на дежурство, и в смягченном уже 12-го марта обращении с ним. По из сердца Михаила Дмитриевича не скоро изгладились чувства огорчения и незаслуженной обиды. Как отзвук этого настроения, приводим часть его письма от 1-го июня 1877 года из Журжева к другу, бывшему начальнику, Константину Петровичу Кауфману:
«После более чем месячного пребывания в армии наконец берусь за перо, чтобы положить начало дорогому, дарованному мне праву продолжать переписку с вами, также как я имел счастье это делать в продолжение почти двух лет.
От Виталия Николаевича (Троцкого) вы узнаете, как много грусти и незаслуженных испытаний мне пришлось перенести вследствие клеветы; последствия ее испытываю я во всем и в особенности в той нравственной пытке, непривычной моему имени, которая со дня прибытия в Петербург и до настоящего дня выпадает мне на долю.
Холодным, по возможности беспристрастным оком озираясь на время, пережитое в Туркестанском крае с мая 15-го по февраль, я не чувствую себя виновным ни перед долгом службы, ни перед вами, представителем для меня государя. Но вы, компетентный судья всего сделанного, единственный могущий произнести сознательный и справедливый приговор, далеко, и мне остается теперь лишь с возможным достоинством ждать торжества правды и справедливости.
Я намеренно, многоуважаемый Константин Петрович, не беспокоил вас своими письмами в минуту разгара постигшего меня несчастия; вы и так слишком много для меня сделали. Да когда война объявлена, не время жаловаться, беспокоить собою. Мне, однако, продолжает казаться, что случившееся со мною в известной степени имеет более чем личное значение. Вашему высокопревосходительству известно, что в Туркестанском крае, быть может, более, чем где-либо, необходимо полное доверие к лицам, облеченным властью, на различных ступенях служебной иерархия. Если подобная, относительно фактов, совершенно без
