Тяжелъ и мучителенъ путь добродѣтели; въ потѣ лица добивается своей цѣли человѣкъ. Трудъ, самостоятельность жизненныхъ усилій — вотъ что рекомендуетъ Гесіодъ. Въ его морали нѣтъ мягкости, нѣтъ никакой любви къ ближнему; все сурово, практично, экономно. Надо держать слово; у того, кто нарушилъ клятву, потомство заглохнетъ; вѣрный своему слову народитъ цвѣтущее поколѣніе. «Люби того, кто тебя любитъ, иди къ тому, кто тебя ищетъ, давай тому, кто тебѣ дастъ, не давай тому, кто не даетъ тебѣ»[1].
Практичность Гесіода въ его сельскохозяйственныхъ и домоводческихъ совѣтахъ кажется мелочной. Чувствуется тяжелая атмосфера страха за будущее своего мелковладѣльческаго двора. «Если понемногу прибавлять къ малости и часто прикладывать, скоро порядочно накопишь и избѣжишь мрачнаго Голода. Лучше имѣть нужное у себя, чѣмъ просить на сторонѣ». Нужно имѣть домъ и пару быковъ. Занимать унизительно и непрактично. Легко сказать: «дай мнѣ быковъ и телѣгу», но еще легче отвѣтить: «мои быки нужны мнѣ самому»[2]. Невольно представляешь себѣ человѣка, согнувшагося подъ тяжестью работы, исполненнаго ко всему глубокаго недовѣрія. «Даже, когда съ братомъ уговариваешься шутя, приведи свидѣтелей, потому что довѣрчивость губитъ людей такъ же, какъ недовѣріе». «Берегись, чтобы кокетливая женщина, зарясь на твое имущество, не улестила тебя своей болтовней. Кто довѣряется женщинамъ, поручаетъ себя ворамъ». «Нужно имѣть не болѣе одного сына для поддержанія родового дома; такимъ путемъ увеличишь свое достояніе. Пусть онъ доживетъ до старости и въ свою очередь оставитъ одного наслѣдника»[3]. Настаивая на необходимости работать въ потѣ лица и не покладая рукъ, Гесіодъ въ сущности не любитъ труда; онъ близокъ къ тому, чтобы считать трудъ проклятой долей человѣка.
Необыкновенно характерно отношеніе Гесіода къ мореходству. Тутъ сказывается все недовѣріе старинной сельской Греціи, съ ея патріархальными, благочестивыми и тяжеловѣсными устоями, къ дерзкой, жадной и отчаянной вольницѣ гомеровскихъ героевъ. Бросаться въ морское предпріятіе — это почти значитъ быть отверженнымъ Каиномъ, осужденнымъ на блужданіе. «Блаженны тѣ, кто справедливъ… никогда они не испытываютъ голода… овцы несутъ имъ густую шерсть… жены родятъ имъ дѣтей, похожихъ на отцовъ; ихъ счастье ничѣмъ не омрачено, имъ не надо пускаться на корабляхъ, богатая земля родитъ имъ плоды въ изобиліи». Мореплаваніе полно страха и риска (δυσπίμφελος ναυτιλίη)[4]. Самъ Гесіодъ никогда не ѣздилъ въ открытое море; разъ только онъ переѣхалъ неширокій проливъ, отдѣляющій Беотію отъ Эвбеи, чтобы побывать на играхъ, гдѣ онъ одолѣлъ вь поэтическомъ состязаніи. Но отцу его пришлось испытать всѣ превратности судьбы человѣка, отдавшагося волнамъ: онъ бѣжалъ не отъ богатства и изобилія, а отъ злой бѣдности, которую ниспосылаетъ Зевсъ людямъ.
Еще допустимо выѣзжать въ море осенью. «Твой корабль не разобьется въ эту пору года и не будетъ поглощенъ волнами, если только Посейдонъ и Зевсъ нарочно не захотятъ погубитъ тебя». Другое, весеннее плаваніе — опасно. «Не одобряю я его, не люблю ловить минуты, когда трудно избѣгнуть бѣды. Все-таки люди рѣшаются на такое плаваніе, потому что они безразсудны; вѣдь жалкій родъ человѣческій тянется всей душой къ деньгамъ». «Не довѣряй своего имущества кораблямъ; раздѣли его на двѣ части, и большую часть оставь на сушѣ, меньшую грузи». «Страшно погибнуть среди волна… страшно такъ же, какъ наложить чрезмѣрную тяжесть на телѣгу, потому что, сломавши ось, потеряешь весь грузъ»[5].
Торговля и индустрія героическаго вѣка. Когда въ Гомерѣ видѣли древнѣйшую народную поэзію, бытъ его героевъ опредѣляли какъ натуральное хозяйство; говорили о замкнутой экономической жизни отдѣльныхъ семей и домовъ. При этомъ ссылались на мастерскія у басилеевъ и на громадное производство пищевыхъ продуктовъ, покрывавшихъ все потребленіе двора сеньера и округи.
Здѣсь не имѣется въ виду оспаривать правильность вообще понятія натуральнаго хозяйства; можетъ быть, многіе теперь затруднятся указать ту ступень экономической жизни, къ которой бы это понятіе подходило. Ко времени гомеровскому оно во всякомъ случаѣ не прилаживается. Изъ картинъ эпоса видно, что множество предметовъ привозится извнѣ, и въ обмѣнъ за нихъ поступаютъ мѣстные продукты. Въ Одиссеѣ есть подробный разсказъ[6] о приключеніяхъ царскаго сына на торговой галерѣ финикійцевъ; купцы стоятъ въ гавани цѣлый годъ, сбываютъ привезенныя бездѣлушки (ἀθύρματα) и накупаютъ жизненные припасы (βίοτον πολύν). Для товара, перевозимаго на корабляхъ, есть, помимо только что приведенныхъ, еще другіе термины, όδαία, и, конечно, уже это обиліе выраженій указываетъ на развитіе обмѣна. Не одни финикійцы являются купцами, есть особый разрядъ торговцевъ мѣстнаго происхожденія. Одинъ изъ борцовъ при дворѣ Алкиноя, желая оскорбить знатнаго гостя, Одиссея, говоритъ ому, что онъ не похожъ на атлета, а развѣ на привычнаго къ переѣздамъ капитана, начальника моряковъ-купцовъ (ναῦται πρηκτἤρες), который держитъ въ памяти своей количество груза и наблюдаетъ за сохранностью товаровъ (ἐπίσκοπος όδαίων)[7]. Насколько развился обмѣнъ, видно изъ наличности опредѣленныхъ цѣнъ на товары. У Гомера очень часто
