случая, казалось мнѣ послѣднею степенью подлости и безчеловѣчія; я не могла этого сдѣлать! Несчастный уланъ, съ помертвѣвшимъ лицемъ, обращалъ ко мнѣ испуганный взоръ свой. Я поняла его опасенія. Можешь-ли ты ѣхать немного скорѣе? спросила я. — Не могу, отвѣчалъ несчастный, и тяжело вздохнулъ. Мы продолжали ѣхать шагомъ; мимо насъ бѣжали и скакали, крича намъ: ступайте скорѣе! Непріятель близко! Наконецъ мы въѣхали въ лѣсъ; я свернула съ дороги и поѣхала чащею лѣса, не выпуская изъ рукъ повода лошади раненнаго улана; тѣнь и прохлада лѣса освѣжили нѣсколько силы моего товарища; но онъ на бѣду свою сдѣлалъ изъ этого самое дурное употребленіе; вздумалъ закурить трубку, остановился, высѣкъ огня, закурилъ свой отвратительный табакъ, и черезъ минуту глаза его закатились, трубка выпала изъ рукъ, и онъ упалъ безжизненно на шею своей лошади. Я остановилась, стащила его на земь, положила, и не имѣя никакого способа привести въ чувство,
случая, казалось мне последнею степенью подлости и бесчеловечия; я не могла этого сделать! Несчастный улан с помертвевшим лицом обращал ко мне испуганный взор свой. Я поняла его опасения. «Можешь ли ты ехать немного скорее?» — спросила я. — «Не могу», — отвечал несчастный, и тяжело вздохнул. Мы продолжали ехать шагом; мимо нас бежали и скакали, крича нам: «Ступайте скорее! Неприятель близко!» Наконец мы въехали в лес; я свернула с дороги и поехала чащею леса, не выпуская из рук повода лошади раненного улана; тень и прохлада леса освежили несколько силы моего товарища; но он на беду свою сделал из этого самое дурное употребление; вздумал закурить трубку, остановился, высек огня, закурил свой отвратительный табак, и через минуту глаза его закатились, трубка выпала из рук, и он упал безжизненно на шею своей лошади. Я остановилась, стащила его наземь, положила и, не имея никакого способа привести в чувство,
